Сделав паузу, Франсиско вдруг почувствовал легкое прикосновение к своему плечу.

– Спасибо за эту музыку, – услышал он над ухом голос, который не смог опознать ни как мужской, ни как женский, поэтому в первый момент подумал, что голос тоже оказался частью его создаваемой на ходу мелодии.

– Не за что, – пожал плечами музыкант. По легкому движению он понял, что заговоривший с ним человек присел рядом.

– Очищает душу, будто слезы раскаяния, – сказал человек.

Франсиско молча кивнул.

– Откуда вы? Вы ведь не местный? – продолжал расспрашивать незнакомец (все же голос был мужским, хоть и высоким).

– Я так давно нахожусь в странствиях, что уже позабыл, откуда начал свой путь, – отговорился слепой.

– Простите, я, видимо, должен дать вам монету… Вы ведь зарабатываете игрой?

Франсиско неопределенно качнул головой, не давая прямого ответа этому дотошному человеку.

– У меня нет с собой денег, но я могу отвести вас в место, где вы наверняка неплохо заработаете, да еще получите в дополнение бесплатный ужин. Это таверна, хозяином которой я являюсь.

– Спасибо, – сухо поблагодарил музыкант. Ему не хотелось сейчас говорить о деньгах, в его душе еще звучала новорожденная мелодия. Подобное предложение было заманчивым – в другое время, но сейчас, когда ему хотелось уединения со своей дорогой гитарой, оно показалось неуместным.

– Ваша музыка… Она очень живая! Понимаете? – не отставал человек. – Вы играли, и я, слушая вас, видел себя путником, который каждый день идет новым маршрутом. Я слышал в вашей музыке шум дождя и раскаты грома, а затем – солнце. Вы талантливы.

Франсиско хотел было сказать, что дело не только в его мастерстве, но и в идеально звучавшем инструменте, с которым они будто были созданы друг для друга, но, конечно, промолчал. Вряд ли этот человек поймет его, а тратить время и силы на объяснения ему совершенно не хотелось.

– Вы согласны?

– Где находится ваша таверна? – спросил Франсиско, решив, что заглянет вечером.

Человек объяснил.

– Приходите, я угощу вас ужином. И все, что заработаете, – ваше.

Музыкант собирался было спросить, откуда такая щедрость, но мужчина опередил его:

– Ваша игра приведет мне клиентов. Недавно Хуанито открыл другую таверну… Я буду счастлив, если ко мне вернутся старые клиенты, которые теперь предпочитают новое место. Появился слух, что я подаю разбавленное пиво и вчерашнюю рыбу, и моя тавера опустела, тогда как Хуанито процветает.

– А вы правда разбавляете пиво? – не удержался от вопроса Франсиско.

– Боже упаси! Слух пустила жена Хуанито с одной лишь целью – отнять у меня клиентов. Приходите и убедитесь, что и пиво у меня отличное, и блюда. Только не попадите к Хуанито, я вас умоляю!

Франсиско не смог сдержать улыбки:

– Как вас зовут?

– Дон Хоакин. Моя таверна так и называется – «Дон Хоакин».

– Хорошо, я приду.

…Он уже третью неделю каждый вечер играл в таверне «Дон Хоакин». Хозяин сдержал обещание: все заработанные монеты Франсиско забирал себе и ужинал бесплатно. Более того, Хоакин освободил одну из кладовых и поселил в ней музыканта – в благодарность за то, что игра его привела в таверну не только старых клиентов, но и новых. «Дон Хоакин» процветал, тогда как, говорили, дела Хуанито пришли в упадок. Но самому Франсиско не было дел до соседских войн. Ему даже как-то стало все равно, накормят ли его, где он будет спать и что случится завтра. Его всецело поглотила музыка и истории, которые ему «пела» гитара. Этот секрет – о том, что инструмент будто рассказывает ему о чужих судьбах, – Франсиско держал при себе.

Часто, когда он начинал играть, его воображение рисовало ему танцующую девушку. Она поселилась в его грезах так прочно, что музыкант поверил в то, что они были знакомы. Девушка приходила к нему в его сны, которые он не видел с тех пор, как ослеп, – с детства. Она стояла рядом, когда он засыпал, танцевала в зале среди деревянных широких столов во время его игры. Никто ее не видел, а слепой музыкант каждый вечер будто становился зрячим. Он «глядел» перед собой, и любой сидящий в зале думал, что невидящий его взгляд погружен в темноту, на самом же деле Франсиско внимательно «следил» за каждым движением воображаемой танцовщицы и аккомпанировал ей. Чувство, что он уже когда-то испытывал подобное счастье, не оставляло его, даже когда он откладывал гитару. А иногда в его музыке слышались только слезы, горем звучала каждая нота. Слезы катились по его щекам, слезы катились по щекам даже прожженных циников, слушавших его игру.

Франсиско не знал имени своей невидимой Музы, но чувство, что он просто забыл его, не покидало мужчину. И он каждый раз перед сном перебирал в памяти все приходящие на ум женские имена, надеясь, что сердце в какой-то момент отзовется узнаванием. Мария, Кончита, Пенелопа, Хосепа… Но сердце молчало, а воображаемая танцовщица не давала ему подсказок. Или будто от того, вспомнит ли он ее имя, зависело что-то важное.

– Кушай, кушай, милый, – приговаривала в тот вечер, как обычно, кухарка Сарита, сидя напротив него.

Он с аппетитом наворачивал похлебку из бобов и окорока и закусывал все толсто нарезанным хлебом.

– Душу ты из меня каждый раз вынимаешь своей игрой, – то ли пожаловалась, то ли похвалила Сарита. По легкому шороху Франсиско понял, что она краем фартука вытирает глаза.

– Не плачь, Сарита, – улыбнулся он. Она промолчала. – А твои блюда для меня каждый раз – праздник, – с чувством похвалил он.

– Ай, ну тебя, – кокетливо ответила женщина.

Франсиско протянул руку, чтобы прикосновением к ее ладони поблагодарить за вкусный ужин, и наткнулся пальцами на тряпичную повязку.

– Что с тобой, Сарита?

– Да вот, обожглась сегодня паром. Слетела крышка с кастрюли… – пожаловалась кухарка. Но когда Франсиско сочувственно заохал, засмеялась: – Не такая уж это сильная боль, несравнима с сердечной…

Боль. Его вдруг будто молнией поразило. Боль! Словно озарение нашло: это же имя девушки из его грез! Боль. Долорес.

– С тобой все хорошо, Франсиско? – обеспокоилась Сарита, – ее голос донесся до него словно издалека.

– Да. Устал сегодня сильно. Пойду прилягу.

– Пойди, пойди! Уже поздний час.

– Спасибо за ужин, Сарита. Как всегда, божественно.

Он никогда этого не делала, но сегодня, прежде чем уйти, обнял женщину и прижал к себе так крепко, будто знал, что это в последний раз.