Иду, — практически мгновенно ответила Серафима.

Буду через десять минут, — сообщила баронесса де Грамон спустя минуту.

Кофе и подобающие сладости, — приказал он буфетчику, воспользовавшись той же формой телепатической связи, что и прежде. — Без крепких напитков. На три персоны. В моем рабочем кабинете.

Им предстоял крайне серьёзный разговор на тему, которую Трис мог обсуждать только с ними и ни с кем другим. Габи слишком быстро набирала силу и слишком быстро развивалась, как боевой маг, и вследствие этого так же стремительно и неудержимо формировалось её «боевое тело». Проблема, однако, была в том, что возникавший внутри неё «темный охотник», — хоть и являлся в её случае наименьшим злом, — мог легко свести девушку с ума. Интуиция подсказывала, однако, что такого исхода можно избежать, оставалось понять, как это сделать. И в этом смысле, помощь Серафины и Конкордии могла оказаться более чем актуальной.

Глава 4(2)

2. Габи

Чаепитие во дворце прошло просто замечательно. Все присутствующие ей были искренно рады, и Габи даже специально отметила, что Эва Сабиния пригласила сегодня только тех, кто, как и она, общался с Э клана Мишильер не по обязанности, а по душевной склонности. Кроме Марии Перигорской, за столом присутствовали принцесса Брабантская Анаис д’Антиньи, про которую наивная герцогиня Перигор рассказала Габриэлле, что та спит с их милым другом Зандером, Кло де Бомануар герцогиня де Шеврёз, помогавшая все тому же князю Трентскому в памятный день покушения на стадионе удерживать Габриэллу Мишильер по эту сторону Стикса, и виконтесса Брюникеля Анна Луиза, пожертвовавшая тогда же для «общего дела» последнюю заначку «Нектара» золотой пробы. Это был хороший знак, нечто, вроде, руки, протянутой для дружеского рукопожатия. Впрочем, самого рукопожатия не последовало, его заменил поцелуй в губы, для чего принцессе пришлось встать на цыпочки. И, следует заметить, это был отнюдь не дружеский поцелуй. Габи это почувствовала, а остальные заметили и отреагировали каждая по-своему: у Анаис расширились зрачки, — она то ли приревновала, то ли позавидовала, или, возможно, просто завелась от одного вида целующихся женщин, — Кло покраснела, а Анет облизала враз пересохшие губы. И только Мария Перигорская, глядя на этот откровенный разврат, всего лишь задумчиво прищурилась. Сама же Габи не знала, как реагировать на это публичное проявление чувств. Сам по себе поцелуй ей понравился, и она была совсем не против продолжить легкую интрижку «в кругу девочек», но одно дело ласки в будуаре, да ещё и на пьяную голову, и совсем другое — такая вот откровенная демонстрация намерений. В общем, она была порядком смущена и довольно-таки заинтригована, но, разумеется, как того и требовало её новое/старое воспитание, скрыла свои эмоции от присутствующих, поскольку привычка — вторая натура.

Итак, при встрече все расцеловались, но, разумеется, не в губы и не так страстно, как это случилось у Габи с Эвой Сабинией. Потом, рассевшись вокруг стола, женщины принялись за чай и сладости, хотя сама Габи предпочитала чуть подсоленные орешки кешью и миндаль, добавляя к ним изредка кусочек сыра Сен-Нектер или Морбье, и жалела только о том, что на столе нет свежего багета. Сейчас, под настроение, она бы от него не отказалась, но, увы, из мучного подавали одни лишь торты и пирожные, но ничего сладкого ей как раз и не хотелось. Впрочем, она достаточно быстро увлеклась оживившимся через пару минут разговором и думать забыла о своих недоумениях относительно Эвы Сабинии и её поцелуе или о причудах своих неустойчивых гастрономических пристрастий. Сейчас, в дополнение ко всему тому, что успела рассказать ей утром Мария, Габи услышала множество новых историй, частью подлинных, а частью основанных всего лишь на слухах. Местами смешных, иногда более, чем пикантных, но таковы уж были имперские новости в их великосветской интерпретации. Сама же она на вопросы собеседниц отвечала не то, чтобы уклончиво, но без подробностей. Болела, дескать, много и подолгу лежала в постели, проходила лечение, какое прописала ей клановая целительница, ещё гуляла по лесам и весям, дышала свежим горным воздухом и отъедалась простыми крестьянскими блюдами с её родным, — алеманны мы, как ни как, — национальным колоритом. Рассказала, как бы в шутку, о крепком пиве, которое варят в Арденнах — «не шампанское брют, конечно, но тоже шипучее», — и об исключительно картофельно-мясном меню, сытном, вкусном и ни разу не приедающемся. Так что её рассказ собравшимся тоже понравился, но явно не удовлетворил их женское любопытство. Впрочем, никто не настаивал, поскольку расспрашивать того, кто явно не хочет отвечать на прямо поставленные вопросы, — это исключительный моветон.

Однако чаепитие оказалось отличным поводом не только окончательно запутаться в том, чего от неё добивается Эва Сабиния, — взгляды, улыбки и брошенные, как бы вскользь, слова, — но и объясниться накоротке с двумя неожиданными собеседницами. Случилось это, когда Габи отлучилась в дамскую комнату, посещение которой до сих пор оставалось для неё в этом дворце проверкой на прочность. Тем не менее, слабость эту она успешно преодолевала и в туалет воленс-ноленс, — писать-то хочется, — пусть изредка, но ходила. От природы ведь не убежишь, особенно, если сначала пьешь зеленый цинский чай, а потом доливаешься шампанским, которое не пиво, которое ни разу не пиво, но на мочевой пузырь действует точно так же. Так что, хотела или нет, а пришлось пойти. И вот, значит, зашла Габи в дамскую комнату и, едва осталась в одиночестве, как к ней «вышла» прямо из пахнущего фиалками воздуха уже знакомая ей Жемчужная женщина.

— Не бойся! Не убью! — сказала, появившись неподалеку от Габи. — Обещала Эве, что не трону, значит так тому и быть.

«Хотелось бы верить, — чуть отстраненно отметила Габи. — Впрочем, от судьбы не уйдешь, и чему быть, того не миновать».

— Весьма благодарна вам за понимание, благородная госпожа Тва’А, — сказала она вслух, поклонившись императорскому Источнику. — Чем могу вам служить, Беллиссима?

— Ничем! — отрезала Жемчужная женщина. — Я просто захотела взглянуть на тебя вблизи.

— Прошу вас, — вежливо повернулась вокруг себя Габи. — Ни в чем себе не отказывайте.

— Наглая! — кивнула женщина-источник. — И страха в тебе мало. Одна опаска! И это после всего, что я с тобой сделала?

— Право, не знаю, что вам сказать, — немного смутилась Габи, которая итак уже изо всех сил пыталась, как говорят у них в Пойме, «фильтровать базар», но справится со своей дурной натурой так и не смогла. Гордость и отвага на корню давили все её благие намерения.

— И не надо! Помолчи! — отмахнулась от неё, как от назойливой мухи Тва’А. — Так, так,