Мама пролежала в больнице два месяца. Инфаркт оказался тяжелым. Выяснилось, что сердце ее слабое, все в свежих рубцах от нескольких микроинфарктов, перенесенных на ногах за последние года два. Переезжать в другой город, резко менять образ жизни врачи ей запретили категорически.

Папа поседел, постарел лет на десять, осунулся и уже не шутил и не улыбался.

Дом накрыло траурной шалью, и семья замерла в ожидании худшего.

Маме запретили работать, она часто лежала в больницах, отец отправлял ее в санатории, а Кира училась.

Кира закончила консерваторию, поступила в аспирантуру и уехала с коллективом студентов, с шефскими благотворительными концертами на Алтай.

И только там, первый раз за все страшные четыре года она почувствовала себя в безопасности, пусть на короткий, обманчивый миг, но в безопасности! И только там, любуясь красотами этого загадочного, божественно прекрасного дикого края, она перестала на какое?то время жить в состоянии постоянного ожидания беды, нападения. И вдруг поняла, что они втроем — папа, мама и она в глубине души уже смирились с возможностью самого трагичного для них финала, даже собрали три пакета «экстренной эвакуации», куда сложили немного денег, ксерокопии паспортов и документов, нижнее белье, теплые вещи, средства гигиены и запасные дешевые сотовые телефоны. А все важные документы давно уже хранились у отца в сейфе на работе.

Как люди, живущие возле действующего вулкана и знающие, что в любой момент могут потерять все, они готовы были спасаться, не зная, какой еще более страшной беды можно ожидать.

Группа заканчивала летние гастроли в небольшом старинном, замечательном городишке, и после выступлений их каждый день возили на экскурсии по окрестным достопримечательностям. На одной из таких экскурсий, когда с высокого пригорка им показывали непередаваемой красоты виды, Кира обратила внимание на деревянный добротный дом, стоявший у края леса, и поинтересовалась у экскурсовода, кто там живет.

— О, это уникальная личность — Старец Симеон, как его тут называют, — с удовольствием принялся объяснять тот. — Говорят, что он бывший батюшка, добровольно покинувший службу, и бывший заключенный, но точно никто не знает. И почему ему разрешили здесь поселиться и даже землю выделили — тоже загадка. Но люди утверждают, что он ясновидящий и святой мученик, который молится за спасение этого края и его людей. Загадочный человек.

— А можно с ним побеседовать? — спросила Кира.

— Что вы! — махнул безнадежно рукой мужчина. — Он никого не пускает к себе, сам иногда приходит пешком к мэру нашего города и свои видения рассказывает, предупреждает. Правда, кроме мэра и старца, никому не известно, о чем они говорят.

— И что, ни с кем больше не общается? — подивилась Кира.

— Ну почему, к нему два раза в месяц женщина одна приезжает, привозит продукты, почту, он и письма получает от весьма непростых людей и организаций, и сам пишет. А иногда эта женщина приходит к кому?то и сообщает, что старец требует того на разговор. Вот последний раз у нас детский хор из Питера выступал, так он их руководителя к себе позвал.

— Да, интересно, — рассматривая дом, задумчиво сказала Кира.

Этот дом ее непреодолимо притягивал, и она, отойдя от группы, свернула на тропинку, ведущую в сторону дома. Дверь избы открылась, на порог вышел седой, бородатый дед крепкого, кряжистого телосложения, пристально посмотрел на нее, и хоть она далеко стояла, ей показалось, что он заглянул прямо в ее глаза. И вдруг старец махнул ей рукой, приглашая подойти!

Кира поспешила на неожиданный зов. В дом не позвал, указал на скамью у крыльца, и сам первым сел, она робко примостилась на краю, пристально его рассматривая.

— Ну что, — спросил он, — понарассказывали тебе про меня?

— Ну, так… — протянула невразумительно Кира.

— Все правда, — хохотнул старец, — и сиделец бывший, и поп бывший, и кандидат наук тоже бывший.

А Кира поразилась, до чего молодо и озорно сверкнули его глаза, и старческой немощи в нем ни грамма не было!

— Да вы же не старый! — воскликнула Кира, не сдержавшись.

— Это я имидж поддерживаю, — еще разок добро хохотнул он и отмахнулся, — поседел еще в тридцать лет. А борода да космы отшельнику положены, вот и ношу.

— А как же старец Симеон и ясновидящий?

— Есть немного, — хитро прищурился он. — Тебя как зовут?

— Кира, — представилась она.

— О как! — непонятно чему порадовался он. — Обязывающее имя. Так ты что спросить?то хотела, Кира?

— Про брата.

— А что про него спрашивать, — отвернулся от нее и посмотрел вдаль Симеон, теперь уж непонятно старец или нет, — он предназначение свое исполняет.

— Какое предназначение? — растерялась Кира.

— Божественное, какое еще, — даже подивился вопросу он, — разрушителя…

И замолчал. Смотрел вдаль и молчал. Кира даже дышать боялась, ожидая, что он дальше скажет.

— Ты ведь хотела спросить, куда любовь делась? Его к тебе и родителям, и твоя к нему. Ты брата?то любишь?

Теперь молчала она, пораженная и испуганная.

Да! Именно этот вопрос мучил, изводил ее все эти четыре года!

Куда?! Куда делась любовь Вадима? К ней, к родителям? Он был ее старшим, надежным братом, защищавшим сестренку от всех и от всего! Куда делся тот Вадим, который заплетал ей косички, водил в садик и в школу за ручку, мазал йодом разбитые коленки и вытирал слезы, читал ей сказки, когда она болела, и кормил с ложечки?

Это было так чудовищно, так страшно, когда родной любимый человек перестает быть тем, кем был, и становится чужим, опасным… как инопланетянин, вселившийся в тело твоего любимого человека!

Сохранила ли она любовь к нему? Даже к такому? Даже после всего, что он наделал с ней, с родителями, с их семьей? Кира закрыла глаза и попробовала заглянуть в себя, в свое сердце.

— Да, — чуть слышно выдохнула она, — я все равно его люблю и жалею. И, наверное, оплакиваю. Всех нас оплакиваю.

— А не надо, — покачал он головой. — Не надо оплакивать, надо молиться о нем, о его душе. У каждого на земле свое предназначение. У Вадима такое.

Кира резко вскинула голову и посмотрела на Симеона — она ему имя брата не называла! Точно! А он продолжил говорить, глядя все так же вдаль:

— Люди создают сильные привязанности ко многим вещам и чувствам, которые становятся для них единственно важными и значительными, и начинают зависеть от них, видя только в этом источник счастья и благополучия. А когда что?то становится для человека гораздо более важным и значимым, чем вера, Господь лишает его этого, дабы дать возможность расти духовно и увидеть огромность возможностей за пределами его ограниченной привязанности. Не наказывает и карает, а дает еще один шанс познать безграничность Божественных возможностей, и человек, теряя то, что считал единственно ценным, очищается душой и поднимается на более высокий уровень. Немногие могут это осознать и двигаться вперед, чаще погибают вместе с потерей любимых привязок и пытаясь их вернуть. Любая зависимость пожирает человека, когда становится его хозяйкой. У алкоголиков, наркоманов и игроманов есть некая точка невозврата, за которой начинается полное подчинение зависимости. Да, родные и близкие должны пробовать все способы, чтобы помочь и спасти, когда это еще возможно, но если не получилось и они подошли к этой точке, то обязаны вспомнить про свою уникальность, и про свою связь с Богом, и про то, что у них свой путь. И их жизнь — это не жизнь другого человека. Оставьте ему его выбор и его судьбу, займитесь своей. Молитесь за него, ставьте свечи за здравие, заказывайте службы о здравии, помните, любите и прощайте каждый день, но займитесь своей жизнью. Она также бесценна и важна Богу. Ты, Кира, не знаешь, что тебе уготовано и как сложится твоя судьба, зачем же ты так цепляешься за Москву, за консерваторию? А что будет, если ты не сможешь играть? Жизнь закончится? Нет. Она предложит тебе выбор из тысячи других возможностей. Встань выше, посмотри шире — есть другие города, другие возможности. Перережь эту пуповину, чтобы идти дальше, развиваться. Я многого тебе не объясняю, ты не сможешь понять все сразу. Не все так однозначно в том, что случилось с вашей семьей, и имеются многие смыслы и составляющие причины. Но подумай, что, оставаясь рядом с Вадимом, вы провоцируете его на то, чтобы он брал все больший и больший грех на свою душу и испытывал все большую вину, толкающую его ниже и ниже. И еще: помни, что когда человеку дается Дар Божий, то вручается и обязанность оберегать этот Дар. У тебя такой Дар есть, и не один, береги их. Оберегай их от того, что пытаются навязать тебе другие люди, пусть даже из лучших, как им кажется, побуждений, от закостенелых людских законов и правил социума. Всегда прислушивайся, как к камертону в душе, к своему Дару, он подскажет, что для него развитие и верный путь, а что разрушение в угоду глупому людскому мнению.