– Могу я повторить здешней полиции то, что ты рассказал?

– Насколько я понимаю, у парня было двойственное отношение к армии. Он пытался быть достойным отца и брата, но при этом чувствовал себя в своем теле, как в ловушке, – и тому подобный психиатрический вздор. Если хочешь рассказать это своему приятелю-детективу, рассказывай без протокола. Нас и так достаточно трепали в прессе насчет того, кто кого трахает. Журналистам не интересно писать о том, насколько армии нужны новое оружие или деньги, или о том, почему мы каждый год теряем новобранцев. Они лучше сосредоточатся на сексе. А кто воспитывает этих людей? Бульварные газетенки!

– Воорт может сохранить секрет.

– А откуда вообще интерес к Мичуму? Снова вляпался на сексуальной почве? – спрашивает протяжный голос из Северной Каролины.

– С сексом для него покончено, – отвечает подполковник Уилкс.

К трем часам, поговорив с подполковником Уилкс и не найдя ничего полезного в квартире Мичума, Воорт смотрит, как начальник детективов Нью-Йорка Хью Аддоницио расхаживает по кабинету на тринадцатом этаже Полис-плаза, один. Эрни, ротвейлер Аддоницио, названный в честь Эрни Харуэлла, старого бейсбольного комментатора из «Бруклин доджерс», спит в углу под последним украшением, повешенным Аддоницио на стену, – вставленной в рамочку первой полосой «Нью-Йорк миррор», с прискорбием извещающей, что «Доджерс» переезжают в Лос-Анджелес.

– Никто больше не сидит на месте, – вздыхает Аддоницио. – Отъезд этих ребят стал величайшим разочарованием в моей жизни.

Во время паузы, означающей «до сих пор, поскольку на следующей неделе я ухожу на пенсию», Воорт спрашивает:

– Я спросил, могу ли я съездить в Чикаго?

– Я просто хочу понять, – говорит Аддоницио. Это массивный мужчина шестидесяти одного года с мускулами штангиста, густыми белыми волосами итальянского магната из мира моды, бледностью онкологического больного и коварством угандийского диктатора. – В департаменте пожарной охраны считают, что Мичум погиб в результате несчастного случая. Военные подтверждают, что он был геем. Никаких связей между смертями других людей не просматривается, а доктор с Пятой авеню жива-здорова – занимается спортом, гуляет себе.

– Возможно, за ней следит ФБР, – говорит Воорт.

– И что это означает? Мы не имеем ни малейшего понятия. А ты, – продолжает Аддоницио, – после двухмесячного отсутствия забрасываешь служебные дела и занимаешься расследованием, которое даже не официальное.

– Ты можешь сделать его официальным.

– Потому что ты – абсолютно бездоказательно – решил, будто Мичума убили?

– Он дает мне список людей, погибших в результате несчастных случаев. И в ту же ночь сам погибает от несчастного случая.

– Ты решил, что он не гомосексуалист, несмотря на то что говорит о нем армия.

– Дело не в том, был он гомосексуалистом или нет.

– И теперь ты хочешь снова взять отпуск и летать по всей стране, чтобы разгадать, что случилось со всеми остальными. Как будто у нас здесь работы мало.

– Мичума убили здесь. Джилл Таун по-прежнему здесь. Все эти смерти как-то связаны, и отправная точка здесь. Я буду тратить свои собственные деньги.

– И время управления.

– У меня осталось время от отпуска.

– К черту отпуск, – огрызается Аддоницио. – Я не собираюсь отнимать у тебя отпуск. Если дело стоит того, чтобы ты им занимался, оно стоит и того, чтобы заниматься им в рабочее время.

– Послушай, – говорит Воорт, – я два часа провисел на телефоне и поговорил со всеми нью-йоркскими рекрутинговыми фирмами из «Желтых страниц». Ни в одной из них никогда не слышали о Мичуме Кифе. Мы поищем еще в Уэстчестере и Нассау, но он говорил, что работает в Ист-Сайде.

– Может, он работал в какой-нибудь ультрачастной фирме, из тех, что не размещают объявления в «Желтых страницах». Они набирают клиентов в разреженной стратосфере, из которой эти ученые гарвардские мужи с магистерскими дипломами, – Аддоницио пародирует манеру речи «бостонских браминов», – никогда не спускаются.

– С ними я тоже говорил. Позвонил людям с Уолл-стрит и получил частные номера.

– Микки тоже наплевал на служебные обязанности, или мне увольнять только тебя?

– Полчаса назад позвонили копы из Ланкастер-Фоллза и сказали, что живой, дышащий тип, о котором мы спрашивали, там, насколько им известно, даже не живет. Мой отец говаривал, что когда перед тобой масса бессмысленных фактов, то обычно под ними прячется один большой факт, который и увязывает их все вместе.

– Еще твой отец советовал никогда не пытаться надуть лейтенанта Фахи в покере, но сам все время пытался. Не обижайся, но ты не знал, каким стал твой приятель.

– Утром я провел два часа с мамой Мичума. Она в больнице, ей дают успокоительное.

– Два часа на разговор с его матерью. Еще два часа на телефоне. Добавим время в пути. Сколько дел у тебя на столе? Тебе не приходило в голову, что личный интерес к этой истории затуманивает тебе зрение?

– Наоборот, улучшает.

– Но ты признаешь, что вовлеченность заставляет тебя игнорировать служебные дела?

– Каждое дело, над которым я работаю, заставляет меня игнорировать другие.

– Ну, я бы сказал, мы сегодня достигли значительной степени разногласий, – ворчит Аддоницио. – Не говоря уже о том, – добавляет он, распаляясь, – что девять лет спустя этот твой дружок оказался голубым, а ты не имеешь ни малейшего представления, как он провел эти годы. Вместо того чтобы признать, что он спал с мужиками – между прочим, умер он в одной постели с мужиком, – ты упрямо делаешь вывод, что тот тип не был его любовником. Итак, незнакомец залез в постель к твоему приятелю не ради секса, умышленно надел легковоспламеняющуюся пижаму, а потом просто взял и поднес зажигалку к ортопедическому матрасу. У нас теперь один плюс один равно двенадцати, да? И кстати говоря, при всем должном уважении к твоему другу, он все это время что – просто лежал и напевал? Ты понимаешь, как по-идиотски это звучит?

– Превосходная логика, – отвечает Воорт. – Но во-первых, четверо мертвецов из шести не означает «отсутствие доказательств», во-вторых, тот самый тип, который следил за Мичумом в таверне, умер в одной с ним комнате.

– Любовник следил за ним, чтобы увидеть, с кем он идет в ресторан. Ревность, Воорт, серьезный фактор мотивации.

– Позволь сказать тебе одну вещь. Кем бы ни был этот тип, он не был любовником Мичума. Поэтому, если допустить – просто в качестве предположения… ну, подыграй мне на минутку, – если допустить, что Мичум не был геем и что тот тип следил за ним… Мне это кажется чертовски обоснованным, ведь портье его опознал… В общем, телевизор в номере был включен на полную громкость не просто так, а потому, что перед пожаром Мичума пытали. Они знали, что мы встретились в ресторане. Возможно, они пытались узнать мое имя или что он мне рассказал. Он знал: что-то происходит. А еще, если он не гей, то мы имеем дело с группой, столь преданной своему делу, что один из них по доброй воле погиб, чтобы скрыть их существование. Что еще они скрывают? Что еще они планируют? Что Мичум хотел с моей помощью подтвердить?