Конечно, приятно и лестно, когда домашний лев подходит к тебе, кладет голову на колени, громадную свою косматую голову кладет на хилые твои колени и мурлычет так, что колышутся шторы на окнах. И душа твоя замирает от сознания собственной значительности. К радостному ужасу гостей, ты можешь почесать льва за ухом, потрепать гриву, перебрать пальцами когти на неподъемных лапах, а он все мурлычет, мурлычет...

И ты не догадываешься, не дано тебе этого знать, что именно через мгновение не понравится этому домашнему льву – скрежет трамвая за окном, запах из кухни, вонь твоего одеколона или вспыхнувшие в нем воспоминания о другой жизни, правильной, здоровой и безжалостной. Об африканской жизни.

Так же и деньги. Имеются в виду большие деньги.

Мандрыка позвонил по внутреннему телефону Выговскому, подождал, пока тот поднимет трубку.

– Игорь, я зайду?

– Заходи.

Он мог и не спрашивать, но почему-то чувствовал – надо. Это правильно. Так будет лучше.

Когда Мандрыка вошел в кабинет, Выговский разговаривал по телефону. Негромко, раздумчиво, но смысл не улавливался – Мандрыка так и не понял, о чем идет речь, хотя все слова были просты и знакомы. «Хорошо... Но ты предупреди... Да пошли ты его ко всем чертям... Нет, ни в коем случае... решай сам...» Такой разговор Мандрыку не раздражал, он и сам говорил точно так же – не называя имен, дат, городов, цифр, ничего не называя.

И это было правильно.

Выговский положил трубку, некоторое время сидел, молча уставившись в окно, и, уже приняв какое-то решение, поднял голову.

– Есть новости? – спросил он.

– Есть.

– Хорошие?

– Нет, – Мандрыка отвечал кратко, но со значением, словно подбирался к главному и в то же время давал Выговскому время отойти от предыдущего разговора.

Какие все дипломаты стали!

Какая тонкость в обращении вдруг прорезалась!

Казалось бы – откуда?

Да все оттуда же – от денег. Да, деньги потребовали осторожности в словах, поступках, поведении.

– Кто-то хочет денег? – спросил Выговский, усмехнувшись.

– И много.

– Железная дорога?

– Точно.

– А что Слава Горожанинов? Это ведь его участок?

– На него и вышли. На его станции проблем нет. Вагоны он достает, грузит, отправляет... Все идет нормально. Но состав проходит через несколько отделений железной дороги. И шустрые ребята сообразили, что тут можно поживиться.

– Ты с ними разговаривал?

– И не один раз.

– Сколько они хотят?

– Для начала миллион.

– А потом?

– Потом в долю.

Выговский и Мандрыка сидели в глубоких креслах, и со стороны могло показаться, что говорить им особенно-то не о чем, а сидят эти господа, перебрасываясь словами, разве что в ожидании совещания, заседания, встречи. Роскошный клетчатый пиджак, белая сорочка, галстук глухой болотной зелени, залысины и небольшая седина у висков делали Мандрыку похожим на крупного банкира, министра иностранных дел небольшой европейской страны или, на худой конец, генерального директора концерна. А Выговский, сидевший прямо, с тощими коленками, выступающими у подлокотников кресла, был похож на памятник Линкольну в Вашингтоне, где он побывал совсем недавно.

– Они настаивают, Игорь, – напомнил Мандрыка.

– Каким образом?

Мандрыка молча протянул мятый клочок бумажки. Там чем-то красным были нацарапаны два слова: «Будет кровь». Повертев бумажку, Выговский тяжело, со стоном выдохнул воздух, который, казалось, долго не мог из себя выдавить.

– Ну, что ж... Кровь так кровь, – и беспомощно посмотрел на Мандрыку. Тот глаз не отвел, долгий взгляд Выговского выдержал. Оба понимали – в эти секунды принимается решение. Фирма как бы переходит к новым правилам, новым законам, по которым теперь ей и предстоит жить.

– Не думал, что это будет так скоро... Хотя... – Выговский не закончил. – Что скажешь?

– Я тянул сколько мог, обещал, сколько мог обещать... Ты знаешь.

– У нас нет другого выхода, Вася. Если сейчас уступим, то единственное, что остается, – снимать все деньги, делить их по-братски и разбегаться в разные стороны. Какая махина рухнет, Вася, какая махина!

– Не рухнет, – негромко ответил Мандрыка, глядя Выговскому в глаза. – Не допустим, – Мандрыка так сжал кулаки, лежавшие на подлокотниках, что побелели суставы.

– Не хотелось бы, – сказал Выговский беспомощно, – не хотелось бы, – протянул уже тверже. – Не хотелось бы! – почти выкрикнул он, и Мандрыка понял, что решение принято.

Наступило молчание. Лица у обоих были спокойные, почти сонные. Но это была сосредоточенность.

– Наехали, значит, – проговорил Выговский, не открывая глаз. – Ну хорошо! – встрепенулся он, как бы отгоняя сонливость. – Пусть будет так. Ты говорил, что у тебя есть надежные ребята?

– Я? – удивился Мандрыка.

– Говорил! – твердо сказал Выговский.

– Есть такие ребята. Но это люди Усошина. Они когда-то сидели у него.

– Ты с ними встречался?

– Да.

– Сколько их?

– Двое.

– Они в самом деле надежные?

– Игорь... Если возьмутся, то сделают. Но дело в том, что ребята эти... как бы выразиться... Больно крутоваты.

– Хозяина могут искусать?

– До этого, надеюсь, не дойдет, но своенравия у них хоть отбавляй.

– Пусть, – сказал Выговский. – Откуда они?

– Украина. Днепропетровск.

– Хороший город. Я там был, – и эти слова прозвучали как окончательное решение.

– Я тоже там был. С этими ребятами и познакомился.

– Договоримся так... Ты вызываешь этих придурков, – Выговский вернул Мандрыке кровавую записку. – И вызываешь усошинских ребят. Не обязательно, чтобы они все появились в один день. И те и другие могут поскучать недельку. Могут?

– Вполне, – кивнул Мандрыка.

– Эти усошинские... Им инструмент нужен? Или свой привезут?

– Их проблемы.

– Нет, так нельзя. Своенравные, как ты говоришь, значит, дурные. Они должны уцелеть. Нельзя допустить, чтобы их взяли. Живыми.

– Понял, – кивнул Мандрыка.

– Если все пройдет хорошо... Если все пройдет хорошо... – Выговский два раза начинал что-то говорить и каждый раз не решался закончить.

Мандрыка пришел ему на помощь.

– Если все сойдет хорошо, они нам еще пригодятся.

– На тропу войны выходим, Вася? – усмехнулся Выговский.