Я слушал и думал о своем, вспоминая дневной наш разговор, слово за словом, интонацию, взволнованный голос, жесты. Валерия говорила о городе, как говорят о живом человеке. Очень родном и близком человеке, которому угрожает смертельная опасность. Ее тревога передалась и мне.

Вслед за ней я шел по улицам и площадям, где прошло ее детство, где многие мои польские друзья встретили свою боевую молодость. Сон окончательно оставил меня. Я вышел из землянки. Широко вдохнул морозный горный воздух.

Ночь была лунная, безоблачная. Зеленые звезды стыли над Бескидами. Внизу одиноко вспыхивали огоньки. Напряженно вглядывался в ночь, пытаясь рассмотреть смутные очертания Кракова. И тут на какой-то миг я увидел то, что запечатлелось подсознательно после побега из Тандеты.

Читатель, вероятно, помнит: ночь я провел тогда в кустах сирени, за монастырской оградой. Как мы уточнили потом по карте, это был Белянский монастырь, расположенный на холме, на левом берегу Вислы, в пяти-шести километрах от Кракова.

Меня разбудило солнце. Много рассветов встречал я потом в дороге, в горах, в лесу, в чистом поле, но такой, как в то утро, редко выпадал на мою долю.

Августовский воздух был чист и прозрачен. Ни выстрелов, ни пожаров. Ничто не напоминало о войне. Необычная, мирная тишина. Город лежал внизу как на ладони. Красная черепица крыш пылала на солнце. Четко выделялся в зеленом полукольце Плянт, бульваров, старый Краков: массив готического Мариацкого костела с высокими башнями, мощная громада Сукениц, ратуша, устремленная ввысь, стрельчатые крыши Ягеллонского университета, огромная квадратная рыночная площадь, от которой отходили в разные стороны прямые широкие улицы с поперечными переулками и кольцевой магистралью. Кафедральный собор и королевский замок на Вавельском холме казались совсем близкими, поднятыми богатырской рукой над Вислой, над городом.

Все это запечатлелось мгновенно, будто на негативной пленке. Тогда не до красот было. Сообщение друзей, рассказ Валерии, ее тревога подействовали как проявитель. И город — такой, каким я увидел его с Белянского холма, — ожил, вошел в мое сердце.

Как обманчива тишина на войне. Ночь ли, рассвет ли взорвутся от грохота и боли. И с городом повторится то, что уже было с Киевом, Варшавой, с многими городами за эту войну.

Понадобились века, сотни тысяч, миллионы рук, труд и пот народа, гений зодчего, чтобы поднялся над Вислой этот город. И достаточно нескольких дней, часов, даже минут, злой воли какого-нибудь фюрера и слепого рвения преступных исполнителей, чтобы все превратилось в пепел.

…Сладковатый чад поплывет над пепелищами, с каменным однообразием потянутся пустоглазые коробки, угловатые остатки взорванных, сожженных, разрушенных зданий.

Так может быть.

Так не должно быть.

Город должен жить.

Возвратился в землянку. При тусклом свете трофейного фонарика стал писать шифрованные письма Алексею и Михалу.

На рассвете Валерия и Метек ушли в город.

Курт Пвквль

Тревожное предупреждение наших польских друзей подтверждалось сообщениями Правдивого, Молнии. С августа планомерно готовилось уничтожение Кракова. Навязать наступающим частям Советской Армии уличные бои, завлечь в мышеловку, начиненную многими тоннами аммонала, и взорвать город — таков был план гитлеровского командования.

В своих радиограммах Центр просил сообщить характер и систему вражеских укреплений Кракова. Мне тогда, естественно, неизвестны были дальние, стратегические замыслы командования, но чувствовалось: назревают большие события.

Бросилась в глаза новая тактика генерал-губернатора Польши Ганса Франка.

— Что-то уж очень подозрительно, — делился своими опасениями Алексей, — заигрывание палача со своими жертвами. Старая политика кнута и пряника. Этакое представление «Кот и мыши».

С одной стороны, усиливаются репрессии, облавы, на улицах хватают людей, бросают в тюрьму, трудовые лагеря. С другой — приемы в Вавельском королевском замке. На эти приемы впервые демонстративно приглашаются поляки — представители местной администрации и интеллигенции. Франк выступает на этих приемах в роли отца-благодетеля, заступника польского народа, призывает поляков оказывать всемерную помощь «несчастным» беженцам из сожженной Варшавы, запугивает «большевистским нашествием» и обещает отстоять европейский древний город от «диких орд Востока».

В подтверждение Алексей притащил целый ворох газет. «Ганец Краковский» широко освещал приемы в резиденции генерал-губернатора, его речи, призывы, запугивания, заклинания.

Мы с Алексеем пришли к тому же выводу, что и польские наши товарищи: Франк и его администрация, помимо прочих целей, пытаются усыпить бдительность местного населения, до последней минуты скрывая в строжайшей тайне план уничтожения города.

Что могло спасти Краков? Только стремительность, могучий и точный удар по врагу, исключающий изнурительные, опасные для города уличные бои. Но для этого надо было знать, и знать точно, все уязвимые участки обороны, заполучить детальный план минирования города.

Алексей возвратился в Краков. Вскоре пришло от него новое тревожное сообщение:

«Противник сильно укрепляет Краков. Замурованы окна первого этажа главпочтамта. В остальных — амбразуры, оборудован дот… Оборонительные работы ведутся днем и ночью».

Мы радировали в Центр:

«Павлову. Один пьяный немецкий офицер сообщил Зайонцу: Краков, от улицы Смоча до Вислы построен небольшой тайный аэродром, из которого в случае опасности можно будет эвакуировать комсостав. Голос».

Аэродром готовился, как мы вскоре выяснили, для самого генерал-губернатора и его камарильи.

В середине декабря мы получили из штаба фронта задание особой важности:

«Установите точную численность войск и нумерацию частей в Кракове. Сообщайте о каждой новой части, прибывающей в город.

Точно установите расположение артпозиции, танков, пехоты, все мероприятия немцев по обороне Краковского района.

Данные молнируйте».

«Все мероприятия по обороне…» Вновь и вновь просматривал я последние донесения.

«В Кракове, на Гердерштрассе, 11, — сообщал Зайонц, — расквартирован личный состав первой эскадрильи 77-й эскадры бомбардировщиков — около двухсот человек. Аэродром эскадрильи — в Раковице. Штаб 8-го летного корпуса — в Витковице».

Алексей подтверждал наши предварительные данные о строительстве дотов в районе электростанции. Отман уточнял:

«Командует обороной Кракова генерал-ортскомендант Китель. Гарнизон — три дивизии».

Отсеять второстепенное, сверить данные из разных источников, проанализировать, сжать донесения в скупые строки радиограмм — я уже находил вкус в этой черновой, несколько однообразной, повторяющейся изо дня в день работе.