— Вон Либерман идет! — сказал Прохор и указал пальцем через плечо дворника, тот повернулся в том направлении.

Прохор мгновенно просунул руку сквозь прутья ворот и, схватив дворника за волосы, несколько раз с силой ударил его лицом о прутья. Увидев, что у того закатились глаза, отпустил, и грузное тело шлепнулось на землю. Прохор нащупал ключ в замке и вошел во двор.

Либерман оказался дома и был изрядно напуган при виде посетителя. Он не сразу признал в заросшем щетиной мужике бравого телохранителя Григорьева, а когда узнал, чуть было не расплакался от избытка чувств:

— Что творят, что творят, Прохор Ефимович! Ваш атаман, чтоб ему было тепло и светло на небе, изрядно пощипал наши кошельки — что правда, то правда. Но ЭТИ хотят отобрать не только наши деньги, но и саму жизнь! Я закрыл свою лавку, сижу, как крыса в пустом амбаре, и мечтаю, чтобы забыли, что был такой ювелир Моим Либерман! Каждая новая власть подвергает меня новому испытанию, словно ей больше нечем заняться. А что творится на белом свете? От всего этого голова идет кругом. Моим Япончик, вор и налетчик, которому я платил каждую неделю по сто «николаевок», оказался красным генералом, собрал целую армию и пошел воевать с белыми. Я только вздохнул с облегчением, когда узнал, что его шлепнули те же самые красные. Но сейчас большевики не довольствуются малым, а хотят забрать все. Почему я не купил место на корабле интервентов, как сделали Шмуклеры и Цуккерманы?! Теперь сидел бы себе в Париже и немного торговал, а здесь трясусь от каждого стука в дверь.

— У меня есть одна очень дорогая вещь, я хотел бы ее продать. — Прохора не интересовали чужие проблемы, и он оставил сетования старого ювелира без внимания.

— Дорогая вещь… Кому сейчас нужны дорогие и ценные вещи, Прохор Ефимович? Вот кушать надо каждый день, а дорогая вещь — зачем и для чего? Или бандиты заберут, или красные, те же бандиты. Скажите, зачем дорогая вещь, если ее нельзя никому показывать?

— Это царская корона.

— Зачем мне царская корона? Щеголять по субботам в синагоге? — развеселился Либерман.

— Нет так нет. Каждый товар имеет своего покупателя.

— Откуда корона несчастных Романовых могла взяться здесь?

— Это очень древняя корона. Вот она. — Прохор достал из вещмешка полевую сумку, а из нее диадему.

Старый ювелир в первый момент даже скривился:

— Это в наше время называется короной? — Он вертел ее в руках, внимательно рассматривая. — Во сколько же ее оцениваете, Прохор Ефимович?

— Меняю по весу на золотые «николаевки».

— Ну вы и загнули, Прохор Ефимович! — возмутился Либерман. — Сравнили стоимость золотого лома и николаевских золотых рублей!

— Археолог говорил, что она бесценная.

— Говорите, археолог? — Либерман задумался.

Он никогда не покупал кота в мешке, но интуиция подсказывала ему, что, возможно, этот золотой обруч очень ценен, и он не решился отправить восвояси григорьевского бандита. Ювелир вспомнил, что в соседнем доме живет преподаватель гимназии Куковецкий, теперь оказавшийся не у дел — история, которую он преподавал, не устраивала новую власть. Либерман послал горничную за бывшим учителем и попросил, чтобы тот пришел незамедлительно, пообещав оплатить его услугу, а сам напоил Прохора чаем с черствым пирогом, все время сетуя на ужасную дороговизну жизни.

Куковецкий, высушенный и согнувшийся под обрушившимися на него житейскими невзгодами человечек, в старом, потертом костюме-тройке, подслеповато морщась, сразу достал из кармана футляр, из которого бережно извлек очки, старательно протер стеклышки кусочком фетра и только после этого произнес:

— Чем могу служить, господа?

Либерман до его прихода успел рассказать Прохору, что Куковецкий вечно попадает на улице в переделки, из-за чего уже лишился пенсне и двоих очков. Эти были последними, поэтому, несмотря на сильную близорукость, он пользовался ими в исключительных случаях.

— Харлампий Модестович, будьте любезны, посмотрите эту вещичку, но очень внимательно, и дайте по ней свое заключение. — Ювелир протянул вошедшему диадему.

— Любопытно, — сказал человечек и, чуть ли не уткнувшись носом в золотой обруч, исследовал его, время от времени повторяя одну и ту же фразу в разных вариациях: — Любопытно… Очень любопытно…. Весьма любопытно… Довольно-таки любопытно… Да-с, любопытно.

Своей медлительностью Куковецкий раздражал Прохора, но он ничего не мог сделать, понимая, что от мнения этого человечка будет зависеть решение ювелира.

Наконец тот вынес свой вердикт:

— Если это не подделка, чем нередко грешат умельцы, живущие в нашем городе, то эта вещичка поистине уникальная. Да-с! Имя скифского царя Скила известно по истории Геродота. Но только это не царская корона — у скифов ее не было. Да-с.

Задав несколько вопросов, Либерман рискнул и купил диадему в десять раз дешевле, чем просил Прохор.

— Только по доброте душевной, помня о вашей услуге, пошел я на эту сделку, Прохор Ефимович, — объяснил Либерман свой поступок, спеша поскорее выпроводить гостя за дверь и отправить древний золотой обруч, приобретенный почти задаром, к остальным сокровищам в тайник.

Мысли об удачной сделке прервал тяжелый стук во входную дверь, заставивший его побледнеть. Он прокрался к двери, и всякие сомнения уничтожил громкий голос:

— Немедленно откройте дверь! Приказываю вам именем революции!

— Они там-с! — послышался подхалимский голос дворника. — Не иначе как переодетый офицер-с! Бить трудового человека по рылу!

Либерман, увидев, что в руке у Прохора появился наган, чуть не грохнулся в обморок. «Вот и выгодная сделка! Только стрельбы здесь не хватало!» Ювелир молча увлек Прохора в конец коридора, откуда лестница шла вниз, и шепотом сообщил:

— Спуститесь в лавку, там двери изнутри закрыты лишь на запор, и немедля уходите, а то подведете себя и меня! — И он поспешил к входной двери.

— Иду, иду! Подагра замучила проклятая — ноги словно чужие!

Прохор тем временем быстро спустился и вскоре оказался на улице, держась настороже, готовый в любой момент выстрелить, но обошлось. Он растворился в толпе — улица была очень оживленной, и когда через четверть часа дверь лавки вновь распахнулась и двое молодых людей в кожанках, недавние студенты петроградского политеха, выскочили на улицу, то сразу поняли, что догонять уже некого.

— Вот сволочь бандитская! Ушел! — выругался светловолосый, большой почитатель имажинизма и футуризма.

— Возвращаемся. Далеко не уйдет! — возразил темноволосый. — Поговорим с хозяином.

Зайдя на Привоз, Прохор на один червонец выменял продукты, решив устроить сегодня пиршество, о чем мечтал во время полуголодного пешего путешествия до Одессы. Да и Вера будет с ним поласковее, когда увидит такое изобилие и поймет, что он при деньгах. Только вместо сладкого лафита, который очень любила Вера, он взял водку — хотел напиться до чертиков, чтобы отрешиться от ужасающей действительности, сбросить тяготивший груз постоянной напряженности.