Нико взглянул на него: в глазах Беккера промелькнула тень сочувствия. Это удивило дивизионного комиссара: может быть, судебный следователь был и не такой уж сухарь! Нико подумал, что этот человек заслуживает, наверное, большего уважения.

— Господин Беккер прав! — не унимался Коэн. — Пусть за твоей бывшей и сыном приглядывает полиция. Убийца просто ополчился на тебя, но почему — неизвестно.

— Ладно, пора за работу. День будет долгим, — подвел итог совещанию судебный следователь. — Комиссар Сирски, сможем ли мы созвониться после обеда для выработки окончательного решения?

— Всегда в вашем распоряжении. А теперь, в завершение нашей беседы, послушаем госпожу Доминик Крейс, которая даст нам психологический портрет убийцы…

— Прелюбопытно будет услышать мнение мадемуазель Крейс, — согласился Беккер, и в его тоне сквозила ирония.

Профессия криминального психолога была еще в новинку, и не все принимали ее всерьез. Нико сожалел об этом, но был уверен, что ситуация очень скоро изменится. Чем лучше они поймут психологию преступников, тем скорее осознают, что ими движет, и усовершенствуют ведение расследования, — сомневаться в этом не приходилось.

— Не побоюсь повториться и напомню вам общие характеристики трех жертв, — начала Доминик, стараясь не обращать внимания на прозвучавшую иронию. — Прежде всего, наш серийный убийца, этот маниакальный педант, остановил свой выбор на жертвах, которые похожи друг на друга физически, есть и некоторое портретное сходство. Он ампутирует им молочные железы, осуществляя месть в отношении матери. Судя по всему, это белый — убивают обычно в рамках собственного этноса. От двадцати пяти до сорока, умен, организован, знаком с полицейскими технологиями, умеет рассекать и сшивать человеческие ткани. Существуют также и послания, которые он нам оставляет. Первое — «Семь дней, семь женщин» — напоминает о том, что на седьмой день Бог отдыхал, а второе — «Нико, я преследую врагов моих, и в воскресенье ты падешь под ноги мои» — отсылает к псалму семнадцатому. Стих тридцать восемь: «Я преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их», а стих тридцать девять звучит так: «Поражаю их, и они не могут встать, падают под ноги мои». Второе послание составлено из двух этих стихов.

— Кроме того, что убийца — человек начитанный, что еще это может нам дать? — спросил Беккер.

— Конечно, ничего конкретного, — согласилась Доминик. — Лишь указание на то, что этот человек хочет скрыть за текстами свое отчаяние и оправдать преступные замыслы. Я почти уверена, что наш убийца человек культурный, но маловерующий.

— Что это нам дает? — не понял Нико.

— Искренне верующий испытывал бы перед текстами слишком большое уважение и не посмел бы изменять их по собственной воле. Этому же плевать, и Бог ему не указчик.

— Есть еще тридцать ударов плеткой. Это наверняка должно что-то значить. Если мы узнаем, то возможно…

— Может быть, это день его рождения? — предложила свое решение Доминик Крейс.

— Не исключено… А может быть, тридцать лет назад произошло некое важное событие, которое могло повлиять на весь ход его дальнейшей жизни…

— Он отрезал хвост ящерице или придушил кошку? — не выдержал Кривен. — Это то же самое, что искать иголку в стоге сена.

— Ты прав, — согласился Нико. — Наверняка речь идет о каком-то событии, которое мы никогда не сможем вычислить, но которое сделало этого человека убийцей. И тем не менее нам не надо сбрасывать со счетов символику тридцати ударов плетью. Нужно искать в прошлом. А раз ты критически относишься ко всему этому, тебе, Кривен, этим и заниматься. Поройся в газетах тридцатилетней давности, посмотри отдел происшествий, например…

Давид Кривен глубоко вздохнул и согласился.

— Мне не нужно вам говорить, что время работает против нас, — объявил Нико собравшимся, — Сегодня убийца готовится совершить четвертое убийство.

— У нас времени — до воскресенья, — уточнил Беккер. — Затем убийца может навсегда ускользнуть.

— Лучше бы справиться раньше, — заключил Коэн.

Все обернулись к заместителю регионального директора Уголовной полиции.

— В воскресенье, возможно, на прицельной линии окажется Нико. Не будем забывать об этом, — проговорил он мрачно.

Шесть утра. Нико у себя в кабинете. На рабочем столе на видном месте несколько папок. Медкарты и фотографии жертв из компьютера Алексиса. Кривен решил не брать с собой на собрание эти вещественные доказательства. Нико понял, что тот хотел этим сказать: ситуация очень сложная, Нико надо самому понять, куда направить следствие. И дивизионный комиссар простил своему подчиненному это нарушение правил; он знал, что может на него положиться в любых обстоятельствах, а это кое-что значит в таком опасном деле, каким занимались они. Нико сделал копии материалов, положил оригиналы в конверт, запечатал его и приказал не откладывая доставить судебному следователю Беккеру. Угрызения совести стихли: к служебному нарушению его принудил не преступник! Затем Нико приказал отправить к Сильви и Дмитрию полицейскую бригаду. Набрал номер своей бывшей жены — надо было ее предупредить. Голос у Сильви был хрипловатый — она еще не совсем проснулась.

— Сильви, я должен сказать тебе кое-что важное, и ты должна сосредоточиться, — произнес он, чтобы молодая женщина окончательно проснулась.

Сильви заворчала, прокашлялась.

— Что случилось? — спросила она. В голосе слышалось волнение, но сна как не бывало.

— Я тут занимаюсь одним мерзким делом. Преступник, которого я разыскиваю, утверждает, что возьмется за мою семью…

— Так вот почему Алексис мне только что звонил? Он спросил, собиралась ли я прийти к нему на консультацию сегодня после обеда…

— Ну и что? Собиралась? — спросил Нико, хотя ответ ему был известен заранее.

— Ну конечно же нет! Я перестала пользоваться его услугами, когда меня бросил мой муж! Зачем же мне обращаться к родственникам!

— Сильви, я тебя не бросал… Тебе это прекрасно известно…

Они говорили об этом тысячу раз, но Сильви постоянно возвращалась к происшедшему, распоряжаясь действительностью так, как ей было удобно, чтобы выдать себя за жертву. Она не раз хвасталась, что избавилась от двух мужчин, которые только мешали ей жить, но Нико было прекрасно известно, что страдать от этого она прекратит только со своим последним вздохом. Она считала, что сын предал ее, потому что была уверена: он любит ее меньше, чем отца. Нико все сделал, чтобы исправить ситуацию. Но их развод нанес Сильви глубокую и незаживающую рану. Для Нико же она навсегда оставалась матерью его сына, и одного этого хватало, чтобы он испытывал к ней признательность и уважение. Но сегодня об этом не стоило думать, перед ним стояла другая и весьма срочная задача!

— Через несколько минут ты и Дмитрий будете под опекой полиции. К тебе придут двое полицейских, и ты должна их впустить. И не выходи из квартиры, пока я не разрешу. Позвони в коллеж Дмитрия и предупреди, что его не будет до конца недели.