— Бери, бери, не сомневайся! — воскликнул Гавейн, угадывая его мысли. — Поверь, эта работа создана для тебя. Матушка Гея считает тебя идеальным кандидатом, Клото ухватилась за тебя обеими руками… — Тут призрак осекся.

— Что такое? — рявкнул Нортон, пуще прежнего обуреваемый сомнениями.

— Будь начеку! Уже скоро! — проговорил Гавейн, не спуская глаз с перекрестья каменного «X». — Похоже, пришло время проститься, друг! Желаю тебе счастливого прошлого!

Нортон смотрел в том же направлении, что и призрак. Но ничего не видел.

— Еще рано. Через минуту.

— Твои часы могут отставать.

— Ты мне зубы не заговаривай. Чем это я так мил инкарнациям? Что во мне такого особенного?

— Ну-у… да разве ж я в курсе! Я всего лишь призрак — рылом не вышел знать всю эту высшую механику…

Нортон смачно плюнул и зашагал прочь.

— Хорошо, хорошо, я все скажу, — испуганно затараторил Гавейн. — Тут речь о Сатане, который является воплощением Зла. Он что-то замыслил…

— Я что — в результате угожу в Ад?

— Нет-нет, не ты! Он тебя не тронет — если ты сам сознательно или бессознательно не согласишься с ним сотрудничать. Дело в том, что Сатана вознамерился каким-то образом умыкнуть в Ад всех людей, без изъятия. Если его не остановить — быть грандиозной беде!

— Как я, человечишка, могу остановить Сатану? Кто я такой, чтобы сразиться на равных с самим предводителем Темных Сил?

— Вот! Вот! Уже! — завопил Гавейн не своим голосом.

На сей раз он был прав. На перекрестье каменного «X» стоял высокий мужчина в белом одеянии с наброшенным на голову капюшоном. Он возник из ниоткуда. В руках у него посверкивали на солнце большие стеклянные песочные часы. Так, значит, это правда и Хронос действительно прибыл из будущего! И он действительно освобождает свое место для преемника!

О, как сияли Песочные Часы — будто Святой Грааль! Нет, не отраженным светом, а светом, идущим изнутри, чудесным светом! Тонкая серебристая нить протягивалась из почти пустого верхнего стеклянного сосуда в нижний. Было ясно, что через несколько секунд песок иссякнет — и исполнится мера времени. В этом зрелище было что-то гипнотическое: Нортон всеми фибрами души ощущал его трансцендентальное значение. Зримая метафора конца свершала свою безжалостную работу.

В сознании Нортона вихрились сомнения и обрывки доводов «за» и «против». На что решиться — он так и не знал. И тогда тело взяло ответственность на себя. Оно шагнуло вперед, протянуло руку и схватило лучащиеся теплым светом Песочные Часы.

Фигура в белом исчезла так же быстро, как и возникла. Просто истаяла в воздухе. Но каким-то чудесным образом белое одеяние Хроноса в момент его исчезновения перетекло на Нортона, и он обнаружил, что стоит на перекрестье каменного «X» с Песочными Часами и в белой хламиде, а на голове у него белый капюшон.

И такую силу вдруг он в себе ощутил! А с ней и странное, необъяснимое чувство свободы от времени.

Млея от новых могучих ощущений, Нортон продолжал окаменело стоять на том же месте. В руке он сжимал символ своей новообретенной власти и… и не знал, что делать дальше.

Неизвестно откуда донесся слабый раздраженный шепот:

— Переверни!.. Переверни же!..

Не задумываясь, Нортон поспешно опрокинул Песочные Часы — именно в то мгновение, когда последняя песчинка скользнула вниз сквозь горловину в их перехвате.

Отныне полная песка часть была вверху — и песчинки заспешили вниз.

Вот первая коснулась дна того сосуда, который теперь стал нижним…

И в тот же миг Вселенная стала иной.

Прошла не одна секунда, прежде чем Нортон, который сразу же инстинктивно почувствовал перемену в окружающем мире, освоился в новой действительности настолько, что начал различать конкретные изменения.

Мудрено было заметить сразу эти конкретные изменения, такие едва уловимые — и такие ошеломляющие.

Он стоял среди тех же груд битого кирпича, и те двое стояли рядом, и ветер по-прежнему трепал флаг на крыше ближайшего дома. В чем же непорядок?

Во-первых, те двое смотрели не на него, а как бы сквозь него. Он быстро скосил глаза вниз и оглядел себя. Да нет, он вроде бы твердый и непрозрачный. Правда, белое одеяние с плеча Хроноса — хитон не хитон, плащ не плащ — выглядит причудливо: Нортон будто окутан плотным туманом. Но это лишь свойство какой-то неведомой ткани. Так почему же эти двое глядят сквозь него?

Тут до сознания Нортона наконец дошла странность этого «двое». Один — Гавейн. А другой-то кто? Одет в марсианский прогулочный комбинезон…

Господи, да это ж я! И куда я смотрю?

— Привет! — как-то робко окликнул он самого себя и Гавейна.

Но те никак не отозвались.

Ситуация мало-помалу прояснялась в его голове. Сейчас он видит самого себя — каким он был за минуту до появления Хроноса. И, конечно, тот Нортон, который живет вперед, не способен видеть его, живущего назад.

Еще этот флаг на крыше… Нортон чувствовал ветер, знал его направление. Но флаг, будто рехнувшись, развевался не по ветру, а против ветра. Трудно было поверить, что над крышей господствует другой ветер, противоположного направления.

Нортон приподнял белую хламиду Хроноса, вытащил из кармана своего марсианского комбинезона лист бумаги и выставил его против ветра. Лист отклонился, но тоже навстречу ветру. Нортон выпустил бумагу из рук, и она полетела против ветра — словно лосось, который поднимается против течения. Очень странно!

Чтобы взглянуть на часы, он вытянул левую руку так, что кисть выскользнула из широкого белого рукава. Секундная стрелка вращалась в обратном направлении.

Стало быть, все чистая правда. Хронос и впрямь живет вспять. Всю остальную Вселенную Время несет, словно река щепку. И только он один поднимается вверх, к истокам Времени. Флаг на крыше полощется против ветра потому, что сам ветер дует обратно, то есть возвращается к своему источнику. Точно так же и дверь, которая в том мире открывается, для Нортона — закрывается.

С собой прошлым Нортон не мог общаться, потому что тот, другой, жил в своем мироздании и не умел фокусировать зрение так, чтобы различать то, что двигается против течения времени. Если Нортон видел себя прошлого и весь тот мир, что живет в нормальном направлении, то лишь потому, что он знал о существовании другого мира и все его чувства были настроены на восприятие этого другого мира…

Итак, жизнь продолжается, но в обратную сторону.

Но чем он должен заняться теперь? Вряд ли обязанности Хроноса заключаются исключительно в бесконечных ахах и охах по поводу парадоксальности собственного существования.