Бриджмен наклонился, чтобы вытащить из своей дорожной сумки бутылку коньяку, и отхлебнул глоток. В самом деле, холод в почтовой карете был пронизывающий. Ян же достал из своей сумки бутылку виски. Он оценил этот шотландский напиток с тех пор, как узнал его, и у него еще оставались две бутылки из запаса, взятого с собой из Лондона месяц назад.

— Почему он сжег свои рукописи? — спросил молодой человек. — Раз он их написал, значит, придавал им какую-то ценность.

— Он мне сказал однажды: «Не будет большего бедствия, чем высшая тайна, ставшая достоянием низкой души».

— Что вы понимаете под «магией»? Что такое магия?

— Занятие ею внушает опасение духовным властям и может навлечь позор, а то и привести в тюрьму, — ответил Бриджмен. — Исаак накупил на континенте, и особенно в Амстердаме, куда мы направляемся, немало редких произведений о магии и оккультизме.

— Что он оттуда извлек?

— Не знаю, — ответил Бриджмен со смехом, запахнув поплотнее полы своей шубы, — потому что проникнуть в тайны его мозга я не мог, а сам он неохотно говорил на эти темы. Но я присутствовал у него на сеансе спиритизма. Это было волнующе.

— Что это такое? — заинтересовался Ян.

— Вызов духов.

Юноша был поражен.

— Душ мертвых, вы хотите сказать? Значит, их можно вызывать?

— Исаак мне говорил, что они окружают нас и что, если соблюдать некоторые определенные правила, они проявляют себя. В тот раз над столом появился какой-то белый силуэт и остановился перед Дюйе.

— Эти духи говорят?

— Нет, они ощутимы только для зрения. Или же они входят в тело некоторых присутствующих людей и выражаются при их посредстве. Что и случилось с Дюйе. Он тогда объявил Ньютону совершенно неузнаваемым голосом, что тот потеряет рассудок, если тайна, которую он ищет, будет ему открыта. После того сеанса Дюйе, который был человеком искренне верующим, покинул Ньютона.

— Известно, кому принадлежал вызванный дух?

— Не знаю.

— Зачем ваш друг вызывал духов? — продолжал Ян.

— Среди прочего, чтобы узнать от них секрет эликсира.

— Но существует ли в самом деле этот секрет? Или же вы считаете меня низкой душой, недостойной его узнать?

— Я считаю вас необычайным молодым человеком, я вам уже говорил, Ян. Мое скромное знание в вашем распоряжении. Но я без всякого притворства считаю его скромным. Думаю, я знаю, что искал Исаак Ньютон, и я вам это уже сказал. Но не знаю, что он нашел. По моему мнению, эликсир вечной жизни — это некая бессмертная субстанция, благодаря которой, например, мертвый пепел способен породить живой цветок.

— Вы видели в его руках что-нибудь подобное?

— Знаю только, что видел однажды в атаноре, который вы купили, какую-то удивительную красную жидкость, пламеневшую в стеклянном сосуде. «Красная ртуть», — сказал мне Ньютон. Но я весьма сомневаюсь, что такое можно пить. Ртуть — это яд.

Карета замедлила ход и вдруг остановилась. Они прибыли на почтовую станцию в Сен-Кантене. Пассажиры вышли выпить горячего вина и подсчитали, что встретят Рождество в Амстердаме. Бриджмен, войдя в гостиницу при станции, подумал, что говорил о духах, банках и о любви — о трех неуловимых силах мира сего, и это заставило его улыбнуться. Но Ян Хендрикс, по крайней мере тот, кто назывался тогда Яном Хендрик-сом, не заметил этого.

Мелкий пушистый снежок шаловливо порхал в воз-Духе.

— Мне вспомнилось, — сказал Бриджмен за ужином, — что голландцы не слишком жалуют французов, после того как Людовик Четырнадцатый напал на их страну. Идея назваться де Бове, как вы предполагали, не кажется мне удачной. Фамилия же Хендрикс здесь довольно распространена. Поскольку недоразумения нам ни к чему, какое имя вы себе выберете?

— А какие у них отношения с англичанами?

— Коммерческие.

— Тогда вернемся к Филиппу Уэстбруку, идет?

Бриджмен кивнул. В конце концов, его компаньон сам был сродни духам, которых вызывал Ньютон: можно быть уверенным только в том, что они существуют, но кто они на самом деле, окутывалось все более плотным покровом тайны. Хотя он-то, Соломон Бриджмен, точно знал имя того, кто был некогда Исмаэлем Мейанотте. Но все же он подумал: уж не послал ли ему этого малого сам Ньютон, чтобы тот продолжил начатое им дело?

Они прибыли в Амстердам 23 декабря в первый час пополудни. Когда компаньоны ступили на землю перед гостиницей, которую кто-то порекомендовал Бриджмену, хрустальный и напоенный запахами воздух залива Зёйдер-Зе вдруг наполнился звуками небесного хора. Момент достиг наивысшей точки.

На самом деле это репетировал церковный хор ближайшей к ним церкви Ньювекерк, готовясь к завтрашней вечерней службе.

Филипп Уэстбрук, застыв в неподвижности, послушал его мгновение, потом сказал Бриджмену:

— Человек, написавший эту музыку, тоже знал секреты вселенской гармонии.

Весной 1729 года графиня фон Ротенбург писала письмо своей сестре госпоже фон Камкен, фрейлине королевы Софии-Доротеи, супруги Фридриха Вильгельма, короля Пруссии. Послание, где говорилось о делах семейных, завершали следующие строки:

«…Я бы не смогла поставить точку, не рассказав о самом неожиданном и очаровательном вечере из тех, что мы провели в Нойенкирхене. Франц-Георг с несколькими друзьями поехал поохотиться близ старого замка, когда увидел там группу из трех всадников, которые осматривали руины Ротенбурга. Удивленный их интересом к этим местам, Франц-Георг завязал с ними беседу и выяснил, что трио на самом деле состояло из французского аристократа и двух его слуг, нанятых в Бреме. Он осведомился о причинах интереса, который этот иностранец питал к его родовому гнезду. Француз ответил, что желает ознакомиться с местом, где, согласно местной легенде, покоится Фридрих Барбаросса.

Мой муж был приятно удивлен, что какому-то французу известна эта легенда, и беседа стала достаточно дружеской, чтобы Франц-Георг предложил незнакомцу поохотиться вместе с ним, на что тот охотно согласился. К тому же иностранец оказался превосходным стрелком, и Франц-Георг, довольный их встречей, пригласил француза остановиться в нашем замке вместо гостиницы в Нойенкирхене, которая, как ты знаешь, довольно непритязательна. Тот отправил своих слуг в гостиницу за вещами, и они втроем расположились в покоях, которые раньше занимал твой сын.

Ах, дорогая Лотта, не могу описать тебе свое удивление! Этот француз, которого зовут маркиз де Сен-Фарго и которому никак не больше двадцати лет, прекрасен, как Адонис, любезен, как принц, и явно очень богат. За ужином поверх его жабо красовался на цепочке сапфир, при взгляде на который можно лишиться чувств. Впечатление такое, будто внутри его заключена звезда. Размером с небольшую сливу, представь себе его стоимость! Одного такого камня хватило бы, чтобы купить замок вместе со всеми землями.