— Незаметно — это значит быстро, — задумался Патрик, — то есть хвать, блиц-допрос и иди, дорогой, куда шел… Придется потренировать мужиков. Или сынулю подождать с его неграми? Пожалуй, и то и то не помешает.

— Постой, я вообще-то имел в виду несколько другое!

— Это от инерции мышления. Ну зачем, скажи на милость, давать человеку деньги, если он все равно не будет помнить, откуда они у него взялись? Это уже прямо садизм какой-то получится. А отпускать, не стерев память о допросе — идиотизм.

— Ты и это можешь?

— А чего тут особенного? Кратковременная амнезия случается у людей и без всяких вариаторов вероятности, причем не так уж и редко. Для дозированного же воздействия хватит добротности всего в пару сотен. Это вообще ерунда, даже говорить не о чем.

— Допрос будет с пристрастием? — с нейтральным выражением на лице поинтересовался Конь.

— Если пристрастием считать включенный паяльник в заднице, то нет. Но сделать талисман, от действия которого допрашиваемый будет испытывать просто неимоверные страдания всякий раз, как соврет, не так уж и трудно. И еще один, который, наоборот, будет дарить ему неземное блаженство при правдивом ответе — тоже. Ладно, тогда, пожалуй, решим так. Ты пишешь список — где кого хватать и какие вопросы задавать. Я делаю талисманы и тренирую мужиков на предмет быстрого захвата клиента. Потом прилетает сын, и мы отправляемся реализовывать наши маленькие хитрости.

Михаил Осипович Провоторов ушел из органов в самом конце девяносто третьего года, когда ему было сорок пять. Ушел сам, не дожидаясь сокращения, потому как его пригласил на работу один знакомый. Хм, знакомый… Они познакомились в конце восьмидесятых, когда Провоторов во исполнение приказа начальника вышел на кооператора Эдика Бренчанинова с целью его вербовки. Но начальник вдруг пробкой вылетел со своего места, а новый велел немедленно прекратить операцию, а перед Эдиком, если есть необходимость, даже извиниться. Но такой необходимости не было, подполковник никогда не любил грубой работы, и впечатления от их недолгого знакомства у Бренчанинова остались самые положительные. Потом Михаил Осипович через знакомых узнал, что папа Эдика работает на Старой площади чьим-то референтом и имеет очень серьезные связи, что действительно подтверждалось судьбой отдавшего приказ о вербовке его сына. Причем после развала Союза эти связи, насколько Провоторов знал, только усилились. В общем, когда Бренчанинов-младший предложил подполковнику стать начальником службы безопасности своей фирмы, тот раздумывал недолго.

Примерно через месяц после начала работы Михаил понял, что фирма Эдика держится в основном на авторитете и связях его отца, но, что интересно, официально Бренчанинов-старший уже был на пенсии и пять лет безвылазно жил на своей даче в Серебряном бору.

Так что когда у начальника службы безопасности зазвонил телефон и надтреснутый старческий голос поинтересовался, не хочет ли Михаил Осипович навестить старика, подполковник, естественно, ответил согласием.

— В воскресенье с утра вам будет удобно? — поинтересовался Бренчанинов. — Или, если у вас уже запланировано какое-нибудь семейное мероприятие, я, конечно, не настаиваю.

Это было сказано таким тоном, что если бы у Михаила и было что-нибудь запланировано, то он бы свои планы от греха подальше изменил бы.

— Нет, ничего, мне будет вполне удобно, — заверил подполковник собеседника. — К какому часу подъехать?

Скрывать, что адрес Бренчанинова-старшего ему известен, Михаил не стал.

— Ну что вы, зачем такое беспокойство, — пожурили его с другого конца линии, — это же я вас приглашаю, зачем вам самому куда-то ехать, тем более что вашу «Вольво» уже пора гнать на очередное ТО. Моя машина заедет за вами в девять утра. Договорились?

Машина оказалась неприметной серой «Волгой», и двинулась она не в Серебряный бор, а в прямо противоположном направлении. Через полчаса, немного повиляв по дорожкам дачного поселка Переделкино, «Волга» въехала на довольно большой участок и остановилась у зеленого двухэтажного дома, из тех, что в конце сороковых строили пленные немцы.

Хозяин выглядел примерно лет на семьдесят, то есть не старше и не моложе, чем он был на самом деле. Хотя по голосу, особенно поначалу, Михаил дал бы ему и больше.

— Проходите, садитесь, разрешите старику за вами поухаживать, — засуетился хозяин, — чайку вот с вареньем не желаете ли, малину сам собирал.

Что-то во всем этом немножко неправильно, мысленно отметил Михаил. Моторика движений у старика не соответствует голосу и манере речи, как бы понезаметнее к рукам присмотреться… Ого!

Вообще-то понимающему человеку кисти рук могут сказать о их хозяине даже больше, чем лицо. Так вот, такие, как у Бренчанинова-старшего, никоим образом не могли принадлежать семидесятилетнему старику. Максимум пятьдесят лет, а скорее даже ближе к сорока!

— Я вижу, вы кое на что обратили внимание, — усмехнулся хозяин. — К сожалению, актерское мастерство не входит в число моих достоинств, так что притворяться древней развалиной у меня получается только на любительском уровне. Впрочем, для большинства этого достаточно, тем более, что я веду вполне, так сказать, объяснимый возрастом уединенный образ жизни. А пригласил я вас вот зачем. Наверное, вы уже прекрасно поняли, что Эдик заправляет нашим семейным делом отнюдь не единолично. У меня даже иногда появляются нескромные мысли — неужели я гений, а то с чего бы иначе природе было с таким размахом отдыхать на моем сыне? Кроме того, вы, как профессионал, наверняка понимаете, что для эффективной работы вашей службе необходима возможность быстрого выхода на самую верхушку охраняемой структуры. Так вот, смысл нашей сегодняшней встречи отчасти в этом. Но только отчасти, молодой человек. Хотите иметь шанс в ваши семьдесят лет чувствовать себя так, как я в свои? А не исключено, что и подарить такую возможность своим близким. Так вот, теоретически он есть, а практика зависит от многих факторов, над которыми еще работать и работать, и я предлагаю вам принять участие в этом труде.

Михаил Осипович отвлекся от воспоминаний четырнадцатилетней давности и вернулся к тому, что его беспокоило. Вроде бы оснований поднимать тревогу нет, подумаешь, кто-то в очередной раз пытается следить за Эдиком и его ближайшими даже не сотрудниками, а челядью, но вот интуиция говорит обратное. Особенно про доклад Мухина.

Когда-то они вместе начинали работу во втором главном управлении, но Мухин так и не поднялся выше командира группы наружного наблюдения. Ну, а сейчас он занимался тем же самым в СБ бренчаниновского концерна, и оснований не доверять ему у Провоторова не было.

— Понимаешь, Миша, — возбужденно, что с ним случалось крайне редко, докладывал Василий, — это явные дилетанты. Причем наглые! Со стороны улицы Палме приехала «девятка» с тонировкой, встала в неудобном месте, сразу за старым мостом, из нее никто не вылезает… Но! Ты же меня знаешь? Так вот, я не только не смог запомнить даже номера, я не могу сказать, был ли он у нее вообще! Пытаюсь смотреть на то место, а глаза сами перескакивают либо вперед, либо в сторону. Временами казалось, что никакой машины там вообще нет! Я раньше не верил, что всякие там экстрасенсы могут глаза отводить, так вот теперь знаю, на что это похоже. Дальше — едет машина с этим, блин, Толиком, все никак не запомню, кем он теперь при Эдике называется. Не мой объект, но дальше-то что было, ты слушай! Его гольф встал почти напротив «девятки», а вот что дальше было — убей, не помню! Десять минут как корова языком слизнула. Потом гольф уезжает, «девятка» тоже, и наваждение кончается. Корсаков меня даже слушать не стал, говорит, глюки у тебя от переутомления или еще чего… Ты-то хоть меня лечиться не пошлешь?