Позже, в одиночестве заметила я, что не только его мысли мне доступны. Первое время только гул стоял, ничего не разобрать. Не сразу, но научилась я отдельных людей выбирать и слушать. Тем и занимала себя. Он, как меня в поместье отправил, перестал скрывать от меня свои размышления. Видно, думал, что мне ничего не услышать. Да только я всё теперь слышала.

Узнала я из его мыслей, что хочет он найти способ собственную жизнь продлить. Бьётся он над каким-то составом, который способен и болезни лечить, и жизнь удлинять, и, что его не особо интересовало, золото из чего угодно делать. Но не давался ему состав. Тогда он другое выдумал.

Решил он, что сможет найти того, кто такой состав уже изобрёл и его заполучить. Долго искал, прикрывался наукой, к которой, впрочем, у него тоже охота была. Да только всё тщетно. Не было таких. Вспоминал о какой-то встрече в Амстердаме. Корил себя за то, что не купил тогда секрет философского порошка – так он этот состав называл. Пытался найти того человека, что секрет ему продать хотел, но без толку всё.

Когда почуял он, что так и сгинет, секрета не открыв, собрал он верных людей – чтобы те и после его смерти порошок искали. Да только всего он и им не рассказал. Даже я до конца не понимаю его планов. Знаю только, что он зашифровал свою волю и спрятал так, что ни один человек без его подсказки не найдёт. Но и людям этим до конца он тоже не доверял. Наказал он им, если не найдут порошок, из поколения в поколение его волю передавать и искать.

А сам в то же поместье уехал, где я всё это время была. Давно не видел он меня, а когда снова встретились, вижу – рад он. «Ты ведь тысячи лет прожить можешь, и ничего тебе не сделается», – говорит мне. «Ведь дался же мне один раз секрет этот, да только не ухватил я его, не понял в чём он. Одна ты такая», – продолжает.

Вопросы разные мне задавал, я писала ему в ответ. Всё таки, интересовался он тем, каково мне, безмолвной. А вот когда он узнал, что я мысли других людей могу читать, так от удивления сам дар речи потерял. То, что я его на расстоянии понимала, это было для него уже привычным. Стал он тогда у меня выспрашивать, о чём тот думает, о чём другой. А мне это никакого труда не составляет.

Когда он уже совсем стар стал, начал он планы чертить, как под одним из окрестных озёр дом построить. Для меня дом, вроде подвала большого. Чтобы вход был из озера и ни один человек туда пробраться не мог. Вызвал из Москвы строителей. Те в затылках почесали, покумекали и сделали как он велел. А после так всё запрятали, что ни одна живая душа не скажет, что под этим вот озером что-то выстроено.

Решил он их угостить напоследок. Столы накрыли. И меня он туда пригласил. Я, как встарь, прислуживала. Он-то с ними за один стол не сядет, заглянул только раз, те вскочили, в ноги кланяются. Вышел он, приказал повозку готовить, уезжать собрался. А сам мне мысленно приказывает: «Всех, кто в доме – и строителей этих, и слуг – убей. После прибери всё и в лесу их схорони. И если кого по пути приметишь – его туда же. Надо, чтобы никто о том, что под озером, не знал».

Уж очень странным мне это показалось. «Не вышло бы ошибки, – думаю, – мне-то всё равно, что прикажут, то и сделаю, а хозяину будет неудобство, если он не этого от меня хотел». Оставила я пирующих, к нему пошла. На клочке бумаги написала: «Так ли поняла? Всех убить?». Он кивнул мне и только добавил, чтоб листок сожгла и дождалась, когда он уедет.

Дня через три хозяин приехал, я всё по его указанию сделала. Никого в доме не осталось, никто от меня не ушёл. И как уйти, когда он еще только собирается бежать, а я уже знаю. Да и не убежать человеку от меня. Один хотел на лошади ускакать, так я и его догнала, он и опомниться не успел. Попались мне по дороге два крестьянина, лес видно воровали, я их туда же, в общую яму.

Похвалил меня хозяин. «Теперь, – говорит, – наша тайна надёжно спрятана». А после дал мне указания. Сказал, что если умрёт он, чтобы я в том подвале под озером поселилась, и чтобы слушала я тех надёжных людей, которых он оставляет порошок искать. И детей их, и внуков, и весь их род до конца времён. Если кто из них что худое задумает – тогда приказано мне из озера выйти и расправиться с ним. Но так надо всё сделать, чтобы никто не догадался, что не своей смертью он умер.

А еще предупредил он меня, что и надо мной имеется присмотр. Сказал он, что если я его ослушаюсь, прилетят за мной. И добавил: «Только они не враги тебе. Они– такие же слуги мои, как и ты. И если тебе совсем туго придётся – жди подмоги с неба. Соглядатаи твои мало что понимают, знают только, что нужно беречь тебя, в том числе и от тебя самой. И если беда великая приключится – с неба спустятся. Тогда каждый, кто тебе вред какой учинить вздумает, горько о том пожалеет».

«Если то, что я раньше читал, еще хоть как-то на правду похоже, то это, ну сказка чистой воды. Похоже, я начинаю понимать, в чём дело. Вполне допускаю, что всё это написал сам Яков Вилимович Брюс, да постарался так, чтобы не пропали эти бумаги. Вот взять меня, например. Я, конечно, не верю этому. Делают в наши дни роботов, об искусственном интеллекте говорят, но чтобы такого – и через десятки лет, уверен, не сделают. Однако же, если придётся выбирать – искать ли спокойно этот камень, или сознательно сделать что-нибудь не то… К тому же, ведь особо ничего делать и не приходится. Говорильня одна. А что, если и правда есть что-то, что может повредить? Может просто тот, кто об этом знает, сам себе внушит неизвестно что? Будет шарахаться от каждой тени и, скажем, с моста в реку упадёт? Рассказывал же Вениамин Петрович о странных случаях…», – размышлял о прочитанном Семён.

«Так, что тут осталось?», – он пролистал оставшиеся бумаги. «Не так и много. Дочитаю, а потом спать», – Семён продолжил читать.

Соболезновать. Доказывать, что утрата – меньшее зло, чем сочувствие.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Когда Василий и София переводили один из вариантов «Завещания» Фламеля, Василий, знакомый с другими версиями этой работы, уже видел в переводе то, что надеялся увидеть. Теперь ему оставалось лишь сопоставить то, что у него было, с новым текстом. Этим он и занялся. Сравнивал, делал записи. Через пару часов всё было готово. К его радости, основные изменения, которые ему удалось найти, относились ко второй части работы над философским камнем, а вот то, что он уже сделал, было сделано правильно. Конечно, он не мог знать до тех пор, пока не проведет последний эксперимент, насколько всё правильно. Но Василий чувствовал, что сейчас всё должно получиться так, как нужно. «А главное, на всю работу нужны считанные часы», – с удовольствием думал он.

«Завтра расскажу всё Софии и можем начинать. Не исключено, что уже завтра мы добудем с ней камень. Осталось совсем немного, да и то, что я не трогал его так давно, тоже очень кстати. Будто кто-то специально удерживал меня всё это время», – подумал он.

«Но если завтра у меня будет камень, тогда…», – было еще одно дело, размышлений о котором Василий избегал. «…тогда мне понадобится тело Дианы для того, чтобы оживить её», – Василий даже не сомневался в том, что его ждёт успех, но думать о теле Дианы было тяжело.