– Всё равно пойду, – сказал я вслед удаляющемуся отцу. – Обещал.

– Мало тебе вчерашней истории? – обернулся он. – На тот свет захотелось?

Выходит, он знал уже и об истории.

– А я вокруг, через остановку пройду.

– Было бы сказано.

Я перекусил и пошёл поливать сад. На душе было неспокойно. Мучила совесть. Вспоминая наше торжественное обещание и сегодняшние, сказанные Машей у церкви слова, я морщился как от зубной боли. Ну как теперь смотреть Маше в глаза?

Я бросил шланг в теплицу с огурцами и направился к мосткам.

– Ты не топиться, надеюсь? – крикнул с балкона отец.

Я обернулся.

– Не дождёшься!

– И на том спасибо!

Я разделся, разбежался и как можно дальше нырнул с мостков в воду. И пока плавал, а уплыл я почти до середины, отец следил за мною, время от времени появляясь в чёрном проёме балконной двери.

Когда появилась в своём огороде Елена Сергеевна, я подплыл к её мосткам, взялся за них, но не вылез, а, как разведчик, то с одной, то с другой стороны наблюдал за ней. Не замечая меня, она перекидывала с грядки на грядку шланг, что-то тихонько напевая. В простеньком, без рукавов, коротеньком платьице, обнажавшем её стройные, с ровным загаром, ножки, босиком, она казалась девочкой. Наконец она меня заметила, кинула, как и я, в теплицу шланг, подошла и, хитро улыбаясь, спросила:

– Подглядываем?

– Да только подплыл. Мешать не хотел. Здрасте.

Она присела рядом со мной на мостки, свесила ноги в воду, спросила:

– Чего там у вас стряслось?

– А вы откуда знаете?

– Слышала.

– Как Илья-пророк на колеснице по небу катался?

– Что-то вроде того… Чего случилось?

Я рассказал. Она внимательно выслушала.

– И чего теперь?

Я отделался шуткой:

– «Ты «теперь» не кричи теперь, а кричи «совершенно секретно».

– Нет, серьёзно.

– А если серьёзно, сами видите – плаваю.

– И что?

– Жду, когда что-нибудь откажет, и утону, – в виде шутки заявил я. – Иначе – преисподняя.

Но чего я никак не ожидал, Елена Сергеевна сделалась серьёзной.

– Ты это брось! Вылезай давай!

– Зачем? – попробовал было я поиграть с ней, но она не приняла игры.

– Вылезай, говорю! Да вылезай же!

И, цепко схватив меня за руку, подтащила к себе. Не знаю, нечаянно или нет, нога её коснулась моего живота. От неожиданности я вздрогнул, выдернул руку и тотчас погрузился в воду. Отплыв под водой подальше, вынырнул, стряхнул движением головы воду с лица. Елена Сергеевна уже стояла на мостках и грозила мне пальцем.

– Всё! – крикнул ей. – Вылезаю!

И поплыл к дому. Не знаю отчего, но сердце моё бешено колотилось.

Когда стемнело, отец уехал на рыбалку, а я отправился вкруговую к Паниным. В парке играла музыка. На звук её отовсюду валил народ.

Люба поджидала меня у калитки и сразу повела на зады. По пути рассказывала: «В бане отсиживаемся. Мама даже из дому ушла. А всё из-за Маши! Говорила же, давай скажем, что просто так, так нет! – Она остановилась. – Мама: «И кто до всего этого додумался?» А она: «Я! А в чём, собственно, дело? У нас, кажется, согласно Конституции, свобода вероисповеданий». Мама – папе: «Завтра же отправляй её домой! Чтобы духу её тут не было!». А она: «И уеду!» – «И уезжай! Богомолок тут ещё не хватало!» Папа: «Постой-постой, зачем сразу гнать-то? Ну, верит человек, нам какое дело?» – «А тебе когда до чего было дело?» И пошла…»

Рассказ оказался чувствительным укором. Mania, девушка, не испугалась, не сдалась, а я струсил. Так что в баню я заходил, как завербованный агент гестапо.

Всё у них тут было прибрано, расстелены половички, на лавке стояла плитка, на плитке – чайник. Железная миска была полна сухарей и комкового сахара.

– Вы тут как отшельники! – отводя в смущении глаза, сказал я.

Mania это заметила и стала ко мне присматриваться.

– Проходи, – подтолкнула меня Люба. – У тебя как?

И я решил признаться, сказал, что полный провал. А под конец рассказа даже боялся поднять на Машу глаза.

– Но… всё ещё можно исправить… – услышал её неуверенный голос.

Что это был за голос! Столько в нём было снисхождения ко мне! И я, ещё ниже опустив глаза, кивнул.

– Когда мать вернётся?

– В воскресенье!

– Тогда и скажешь?

Я кивнул опять, хотя заранее знал, что ни за что не скажу. Разговор не клеился. Каждый, видимо, думал о своём. Я спросил:

– Как же теперь день рождения? Не будет?

– Почему? Накрою сама. Не разрешат на веранде, накрою тут, в бане. Из бани выгонят, накрою в саду. Выгонят из сада, справим на том берегу.

– Да ладно тебе, – остановила её Люба. – Пройдётся с ней. Перебесится и успокоится. Не знаем мы её, что ли, да, Вер?

Вера согласно кивнула.

– Тогда до четверга? Сообщите, если что.

И Mania впервые, как бабушка, сказала:

– С Богом!

И в самом деле, на другой же день всё успокоилось после очередной встречи наших родителей. Пока я ездил в город, Ольга Васильевна потащила свою вторую половину для совета «с умными людьми». Рассказывал Леонид Андреевич вечером, когда я заглянул к нему по пути из города в клуб для разведки. Нашёл я его в своём кабинете в хаосе разбросанных бумаг, папок, инструментов, танцевальных костюмов, в компании наполовину початой бутылки водки.

– Заходи, заходи! Будешь?.. Нет? Правильно. Уважаю. Уважаю сильных. Но! Восхищаюсь талантливыми. Ты это запомни. С вашего позволения, так сказать, пригублю. Потому что у меня горе. И радость, конечно, но горя – больше. В жизни талантливых людей, прямо тебе скажу, горя больше, чем радости. Можешь даже записать. Об этом ещё никто не говорил. Я первый, – он выпил, потянул носом воздух, поднял на меня влажные глаза. – Вот она меня ревнует! А сама? Алексей Виталич, Алексей Виталич! – передразнил он жену. – Э-эх, где мои семнадцать лет! Да ты садись, садись. Скинь это всё и садись!

– Я постою.

– А я ей что говорил? Эта р-ра-аныне р-р-рилигия была опиумом для народа, а теперь вызывает научный интерес. Почему я пить перестал? Сейчас не в счёт. Сейчас чуть-чуть. А глобально? О! Когда-то я пил глобально! И перестал благодаря р-р-рилигии. Ведь есть же, есть в ней что-то… ещё не известное всем этим… ученым… И никакой это не телекинез и не совокупность неизученных явлений и сил, а – сила! «Семь шагов за горизонт» смотрел? Помнишь, чего там показывали? Поэтому я за р-р-рилигию! Тихонькую, без костров, но р-р-рилигию. Пр-равильно я рассуждаю?