Когда Рей перестала звонить, Лайла забеспокоилась. Она сама хотела услышать от Рей, что та согласна на ее предложение. Ей нужно было узнать точный день и час возвращения Джессапа. Ребенок Рей начал ее преследовать: придя в магазин, Лайла думала о всяких глупостях — детских ползунках с жемчужными пуговками, крошечных серебряных ложечках, вышитых кружевных слюнявчиках. Работая со счетами из автомастерской, она постоянно ошибалась, после чего обвиняла во всем клиентов Ричарда. По ночам ей снились мертвые младенцы с холодными как лед ручками и ножками. Но больше всего Лайлу пугало то, что она, сама того не желая, начинала подбирать ребенку имя, словно он был ее собственным.

Если она ошиблась, то есть если приятель Рей не вернется, ей придется признать, что свою часть сделки она не выполнила. Каждый день Лайла ждала телефонного звонка, который освободил бы ее, но звонка не было. Ричард, заметивший ее угнетенное состояние, доконал ее расспросами, и Лайла все ему рассказала. Но он ничего не понял. Более того, он решил, что Лайла была бы прекрасным тренером, и посоветовал сдержать обещание, данное Рей. От этих слов Лайле сделалось еще хуже. И тогда она поняла, что, если очень долго скрывать правду, наступит момент, когда тебе, в сущности, уже нечего будет сказать и тебя вряд ли кто-то поймет.

Прошло много дней, и Лайла начала было думать, что наконец-то избавилась от Рей. Но однажды вечером, когда Лайла мыла на кухне посуду, она закрыла глаза и вдруг ясно увидела: на заднем сиденье автобуса сидит высокий мужчина, его голова запрокинута назад, он спит. Кажется, это ночь. Небо такое прозрачное, что Лайла видит Млечный Путь. Она выключила воду и опустилась на стул. Увидев выражение ее лица, Ричард отложил журнал, который читал, и насторожился. Лайла подняла на него глаза, потемневшие настолько, что было невозможно различить их цвет.

— Я что-то видела, — сказала она.

Объяснить Ричарду, что она увидела, Лайла не смогла. Он подумал, что дело в самом видении, но это было не так. Она что-то увидела — вот главное. Просто однажды вечером Лайла поняла, что может видеть то, чего на самом деле видеть не хочет. Она могла его чувствовать — не будущее, но прошлое. И тогда Лайла так испугалась, что побоялась одна вернуться на кухню и попросила Ричарда пойти с ней и подержать ее за руку.

Пока они вместе мыли посуду, Лайла не проронила ни слова, а когда Ричард сказал, что идет спать, она, казалось, его не слышала. Он немного помялся в дверях, а затем резко окликнул ее, словно хотел разбудить. Лайла сказала, что пока спать не ляжет. И Ричард, направляясь в спальню, не мог отделаться от впечатления, что Лайла уходит от него, хотя в это время она все так же стояла на кухне и смотрела во двор.

Ричард лег в постель, и Лайла услышала, как заскрипели пружины. Вскоре исчезла пробивавшаяся из-под двери полоска света — Ричард выключил свет. Лайла позвонила Рей в двенадцатом часу. Рей уже спала и ответила сонным голосом, но Лайла сразу поняла, что Рей спит одна, поскольку та не говорила шепотом, боясь разбудить своего приятеля. В ее тоне проскальзывали нотки обиды и гнева.

— Он вернулся, можете спать спокойно, — сказала Рей. — И в ту же ночь ушел, да еще и деньги мои прихватил.

— Зачем вы ему это позволили? — спросила Лайла.

— Я позволила! — возмутилась Рей. — Он просто забрал деньги и смотался.

Лайла опустилась на табурет. Она собиралась сказать Рей, что не сможет быть ее тренером, что ей следует найти кого-нибудь другого. Но вдруг, неожиданно для самой себя, вновь стала думать об именах и, вспомнив самые любимые — Кэтрин, Джессика и Клер, — едва не расплакалась.

— Думаете, мне следует догнать его и отобрать деньги, да? — спросила Рей.

— Не знаю, — ответила Лайла, превозмогая головокружение. Кажется, ей нездоровится.

— А знаете, вы правы, — немного оживилась Рей. — Я, конечно, отдала ему все, что у меня было, но в следующий раз этому не бывать.

Повесив трубку, Лайла поставила на плиту чайник. Сейчас ей нужно что-то простое и милое сердцу: чай из пакетика, две ложки сахара, щербатая голубая чашка и блюдце. Когда она наливала в чашку кипяток, пакетик порвался, и ей пришлось ждать, пока чаинки осядут на дно. Лайла маленькими глотками пила чай и слушала, как за окном стучит дождь. Сперва по листьям лимонного дерева застучали одиночные капли, затем дождь усилился. В ту зиму сорняки на улице Трех Сестер вовсю разгулялись: каждый раз во время дождя они расползались все дальше, захватывая огороды, металлические ограды и низко расположенные телефонные провода. В эту ночь птицы на деревьях нахохлились, а семейные пары в своих спальнях жались друг к другу, укрывшись дополнительными одеялами и пледами. В такую ночь все спали и никто не стал бы сидеть на кухне в полном одиночестве.

Лайла выпила уже полчашки, когда внезапно поняла, что с чаем что-то не так. Во рту остался какой-то странный привкус. Язык покрылся налетом и онемел. Когда Лайла заглянула в чашку, там уже возникали очертания ребенка. Подбежав к раковине, она вылила чай и стояла, слегка пошатываясь. Дождь лил, не переставая, но женщина не слышала, как он стучит по крыше и как журчит в сточных канавах вода. Внезапно Лайла ясно поняла, чего она хочет. Ей даже не нужно было об этом думать, она это чувствовала, как мать сердцем чувствует плач своего ребенка. Все казалось так просто, что Лайла сама удивилась, почему она ждала гак долго. Она вернет себе свою дочь. Еще до того, как дождь утих, а луна успела переместиться на середину неба, Лайла вошла в спальню, тихонько вытащила чемодан и аккуратно сложила в него почти все свои вещи.

В ту ночь Ричарду снилась мать. Она стояла в гостиной их дома в Восточном Китае и, закрыв лицо руками, плакала. По комнате летали неизвестно откуда взявшиеся ласточки. Они метались под потолком и путались в занавесках. Хелен не могла им помочь, а только смотрела, как все больше ласточек запутывается в складках тяжелой ткани. Пока Ричард спал, Лайла укладывала чемодан. Затем она вышла из спальни и прикрыла за собой дверь. Оставив чемодан в холле, пошла варить кофе. В три часа утра, когда запели первые птицы, Лайла подошла к окну. Но теперь она видела только то, что, как ей казалось, могла видеть ее дочь: иней на голых ветвях берез, тонкий слой льда на тротуаре, утреннюю звезду на востоке.

Лайла все еще думала о дочери, когда Ричард, проснувшись, обнаружил, что жены рядом нет. Он встал и пошел в столовую. Лайла сидела на диване, на кресле-качалке валялось ее пальто. Ричард сел рядом, но вместо того, чтобы взять жену за руку, сложил руки на коленях.

— Что с нами происходит? — спросил он.

Лайла понимала: она должна была все ему рассказать в тот день, когда они впервые встретились, или до свадьбы. Она должна была попросить его прогуляться с ней по шоссе или открыть ему правду в машине, по дороге в Калифорнию. Сколько раз ей приходилось сдерживать себя, чтобы не начать умолять его вернуться назад, в Нью-Йорк: когда видела маленькую девочку на заднем сиденье машины, в магазине Ховарда Джонсона, на рекламном щите у дороги. Она могла бы рассказать ему о дочери в годовщину их свадьбы, когда на небе ярко светила полная луна. Но она так ничего ему и не рассказала, и теперь ее последний шанс ускользал от нее, как и те, предыдущие.