5 января силами эскадрильи вылетели на свободную охоту в район Новой Калитвы. Зимнее утро, воздух морозен, небо безоблачно, на часах 8.15. Русские проявили активность, и мы ввязались в драку. Бой получился затяжным, но интересным, и хотя я лично не сбил ни одного самолета, поединок мне понравился. Русские на новых самолетах оказались достойными соперниками. Мы сражались на вертикалях в интервале высот от пяти до двух километров. Красивый и напряженный пилотаж, состоящий из чередующихся горок, пикирований, вертикалей и переворотов украсил бы любой воздушный праздник. Огорчил только результат драки. хоть мы и одержали пять побед, а если посчитать результативность всей Группы за сегодня, то восемь, но и наши потери составили четыре Мессершмитта и два летчика, включая моего ведущего, еще один пилот – Рудольф Тренкель – получил ранение и, представленный к Золотому Германскому кресту, убыл в госпиталь. Потеря ведущего – это серьезный промах, я чувствовал на себе упрекающие взгляды, и если бы не постоянная боеготовность, напился бы в стельку.

6 января в 7 часов утра исправными самолетами эскадрильи вылетели на прикрытие наших войск и коммуникаций в район Воронежа. В последнее время там наблюдается активность противника.

Светает, русские, остерегаясь Люфтваффе, предпочитают штурмовать наши позиции на границе ночи и дня. Мы решили их на этом поймать. Достаточно долго пробыв на высоте в четыре километра, эскадрилья, наконец, заметила большую группу самолетов, приближающихся с юго-востока. Истребительного прикрытия не было, и задача не показалась мне сложной. Когда звенья разошлись для атаки, первым с переворота я спикировал на врага. Мне очень хотелось вернуть лицо после вчерашней утраты.

Не рассчитав точки выхода из переворота, я оказался прямо в гуще строя советских «бетонных» штурмовиков, к тому же двухместных, что стало для меня полной неожиданностью. Часть самолетов шарахнулась в разные стороны. Я попытался выбрать цель, но тут же оказался под шквальным огнем хвостовых стрелков летящих спереди бомбардировщиков и под огнем бортового оружия самолетов, летящих сзади. Мой «Густав» был подбит, двигатель загорелся, не успел я почувствовать дежавю, как фонарь треснул с хлопком колющегося льда и нечто оглушило меня ударом в голову. Глаза застелила черно-красная пелена. Теряя сознание, я нечеловеческим усилием заставил себя сбросить то, что осталось от фонаря, и выпрыгнуть в пронизывающий зимний воздух. Парашют раскрылся, и динамический рывок вернул мне сознание. Я смог удачно приземлиться в рыхлый сугроб, автоматически освободиться от подвесной системы и в шоковом состоянии пройти несколько десятков метров, после чего сознание опять покинуло меня. Очнулся я уже в госпитале. Любое ранение в голову опасно, мне повезло, мозг был не задет, и я выжил, но теперь, кроме еще заметных шрамов от ожогов, на лбу над правым глазом красовался рубец. Впору мне было давать прозвище «красавчик». Фортуна мне изменила, и столь блистательно начавшаяся в июне сорок первого карьера эксперта готова была оборваться полным фиаско. Вдобавок правый глаз стал видеть заметно хуже левого.

Три месяца я провалялся по госпиталям, пока решался вопрос дальнейшей пригодности, но все же, благодаря собственной настойчивости не был комиссован и в конце апреля получил направление на Восточный фронт во Вторую Группу 54-й Истребительной Эскадры. Выбор части был не случайным. Группа переучилась на ФВ-190А и готовилась к летней кампании в качестве истребителей-бомбардировщиков. «Убийца – Сорокопут», отличавшийся от Мессершмитта еще и усиленной броней, защищавшей маслорадиатор и двигатель бронекольцами спереди и кабину пилота двойной броней сзади, развивал скорость свыше шестисот километров в час и имел хорошую дальность полета. Он также был более простым при взлете и посадке, взлетал фактически сам, не имея тенденций к развороту, но был и более инертным в пилотировании.

В мае большую часть 54-й Эскадры перебросили на хорошо оборудованные аэродромы орловского аэроузла, Вторую Группу, возглавляемую гауптманом Генрихом Юнгом, оставили на северном участке фронта, впрочем, в случае оперативной необходимости нас могли перевести в Орел в любой момент.

На фронте была передышка, затянувшаяся на несколько месяцев, но мы знали, что летом сражения возобновятся. В районе Курска Вермахт попытается перехватить частично утраченную инициативу, и мы – Люфтваффе – как яркие представители силы германского оружия вместе с танками и пехотой будем на острие этого клина, а Группы нашей Эскадры будут рокироваться и перебрасываться на самые ответственные участки от Калинина до Орла.

В июне, переучившись на ФВ-190А, я попал в Орел, а 4 июля в 14.00 совершил первый боевой вылет в составе нового подразделения. На фоне общего затишья силам авиации отдали приказ бомбить первую и вторую линии советской обороны. Нашей эскадрилье, взлетевшей по тревоге, поручили уничтожить русские танки, замеченные близко к линии фронта северо-восточнее Белгорода. Наш налет должен был поддержать наступление передовых частей, занимающих исходное положение для атаки русской полосы обороны. Подвесив под фюзеляжи «Сорокопутов» двухсотпятидесятикилограммовые бомбы, под прикрытием двух пар своей эскадрильи идем в неизвестность. Лететь долго, поэтому в связи с дефицитом пикировщиков на задание отправили «Сорокопуты». Моя груженая птичка ведет себя лучшим образом, а вот я не очень. Последнее ранение сказалось на ухудшении объемного зрения, теперь я все вижу только перед собой, а вот периферия, особенно с правой стороны, страдает. Мир стал более плоским, поэтому в то время, когда эскадрилья разошлась для атаки, я не только не нашел русские танки, но и умудрился потерять свое звено. Сделав несколько безуспешных попыток найти цель, я вернулся домой. Потери оставленной мной эскадрильи составили один разбившийся самолет.

Поздно вечером личному составу Эскадры огласили обращение фюрера о готовящемся мощном ударе по советам этой ночью, в котором авиации отводилась особая роль. Будем расширять выступ от Орла на юг. Помпезность заявлений напоминает июнь сорок первого, только ставки стали выше, «охота» не увенчалась успехом, «зверь» взбешен и опасен, и теперь непонятно, кто на кого охотится.

Ночью все началось. По доступным нам сведениям русские попытались опередить наше наступление контрартподготовкой и авиационными налетами на аэродромы Белгорода и Харькова, окончившимися полным провалом, у нас было спокойно, если не считать доносившуюся до аэродрома с юга канонаду.

Проснулись в три часа ночи по Берлинскому времени, здесь это уже утро, позавтракали и собрались в штабе эскадрильи. Получив задание прикрыть обширный участок фронта в районе южнее Орла, поспешили к самолетам. Техсостав, похожий на курортников, заканчивает обслуживание наших птичек в одних трусах.

В 7.15 по местному времени сидим в самолетах с запущенными моторами, получаем команду «на взлет». Руководитель полетов сообщает о замеченных на подлете русских истребителях. Несколько красных, прорвавшись сквозь зенитный огонь, оказались над аэродромом в момент нашего взлета, «иваны» действуют все более самоуверенно. Я увидел, как один из наших самолетов загорелся, летчику удалось покинуть машину, которую вскоре потушили. Мне кажется, что русский заходит прямо на меня, спешу взлететь, так я скоро стану персонажем анекдотов про неудачников. «Иван» садится мне на хвост, пытаюсь маневрировать, неужели конец! Внезапно противник отстает.