– Салман меня у «вэвэшного» поста ждет. Будешь шуметь – скажу, что ты сто грамм дернул… «Ваххабизм, получивший в 1996 – 1999 годах широкое распространение в Чечне, категорически запрещает употребление спиртного. Другие исламские течения этого, конечно, тоже не одобряют, но не накладывают на провинившихся столь жесткие наказания, какие приняты у ваххабитов.» Ладно, шучу. Все, бойцы, некогда мне тут с вами…

Подполковничья машина развернулась и стремительно стала уходить – вот тут только Хамзат и понял, что видел прекрасный, талантливо сыгранный спектакль, наградой за который главному актеру стали не аплодисменты, а жизнь… Хамзат заорал, как сумасшедший, – себе и своим троим ребятам:

– Стреляй, это же собака!!!

Стрелять-то они, конечно, стреляли, но было уже поздно. Машина ушла…

Случай этот вдобавок ко всему получил широкую огласку – благодаря одному из бойцов Хамзата, мстившему, видимо, за его командирство.

В общем, состоялся шариатский суд, тогда их старались проводить особенно «образцово-показательно». Хамзата даже предлагали казнить, но приехал помощник Радуева (сам Салман был уже слишком «велик»), выступил перед судьями, спас… Хамзата разжаловали в рядовые и присудили двадцать палок. Двадцать палок – это много. Это много и очень больно. Но Хамзат даже под палками радовался, что все обошлось так, он терпел и молился… Когда отлежался – ждал любого случая, чтобы оправдать доверие Салмана, ушедшего в свой знаменитый «кизлярский рейд» «Рейд банды Салмана Радуева на Кизляр зимой 1996 года – с захватом родильного дома – фактически предшествовал Хасавюртскому соглашению.» без медленно отходившего от экзекуции Хамзата. Из того рейда многие не вернулись. Кто знает, вернулся ли бы Хамзат? Как понять Судьбу – наказала она Хамзата той встречей с русским подполковником Примаковым или же, наоборот, спасла? А может быть, она лишила Хамзата славы? Ведь вернувшиеся из «кизлярского рейда» стали героями для всей Ичкерии, а Салман – тут и говорить нечего… Это он, а не Басаев, привел чеченский народ к победе. Все знают: Хасавюрт наступил после Кизляра, а не после Буденновска… Хамзат, конечно, никогда не говорил вслух о Басаеве плохо. Зачем говорить, все в Чечне и так знали, какие отношения между тейпами Аллерой и Беной, из которого происходил Басаев (и, кстати, Хасбулатов).

Смыть вину и позор кровью своей и русской Хамзат не успел. Жаль, русские стали слишком быстро уходить. Чем могло порадовать Хамзата наступившее перемирие?

В Чечне о «нефтяном Кувейте» уже забыли: зачем строить, если можно заставить выплатить Москву контрибуцию – за четыреста лет оккупации, по миллиарду за каждый год. Таких денег хватило бы всем, если бы все были, конечно, заодно и если бы все хотели все разделить по справедливости. Но единства никакого не было. Например, в том же Гудермесе влиятельные братья Ямадаевы на словах поддержали Масхадова, а на деле охраняли только себя. А к Масхадову у многих отношение было неоднозначным. Почему он так заигрывает с Москвой? Почему ничего не делает, чтобы самая богатая страна Аллаха – Саудовская Аравия, где есть даже движущиеся тротуары, больше платила воинам ислама? Раньше главной была Москва – понятно, почему платила она. Но… если и сейчас деньги пойдут из Москвы – как угодно их называй, хоть контрибуцией, хоть компенсацией, – денежный поток регулирует политику власти… Если все русские – собаки, то почему же именно собак-инженеров нанимает Масхадов, чтобы построить мост за Итум-Кале к Панкиси? Ведь все русские – шпионы… В Чечне шептались о том, что Масхадов заигрывает с Россией из-за подаренного ему Ельциным «мерседеса».

Странные вещи происходили в Чечне во время перемирия с русскими. Когда федералы уносили ноги в Россию, «ночные волки», где Хамзат был теперь рядовым, взяли одного солдатика-срочника и одного контрактника. Это было как раз тогда, когда работали совместные комендатуры – федерально-масхадовские. Хамзат очень просил командира (бывшего своего подчиненного) отдать пленных ему – для обмена на своих ребят, «зачищенных» федералами под Аргуном и содержавшихся в лагере недалеко от Моздока. Хамзат просил не для своей личной выгоды, и ему сначала пообещали. Но потом вдруг приехал какой-то «брат Абду-Малик» со славянской рожей, показал какой-то масха-овский мандат и увез пленных на север, пообещав, что, мол, сам договорится об обмене. Только потом Хамзат узнал, что этот Абду-Малик (на самом деле русский, принявший ислам, Валерий Смирнов из станицы Наурской) забрал русских лишь для получения выкупа – откуда-то узнал, что федералы были из зажиточных семей. Выкупа он, правда, получить так и не смог и тогда просто приказал перерезать горло одному и второму. Сделал пленных русскими «шахидами», за которых федералы будут мстить… И никто почему-то не посмел привлечь «брата Абду-Малика» к справедливому шариатскому суду – как Хамзата. Или как бывшего начальника автоколонны – его Хамзат встретил в Гудермесе, бывший начальник стал настоящим героем, истинным муджахедом, дослужившимся до «полковника». Именно он первым вошел в Грозный в девяносто шестом со стороны Аргуна. Масхадов наградил его орденом, в Гудермесе ему подарили кафе. Сам-то бывший начальник автоколонны хотел, конечно, авторынок, но ему пока сказали, что можно только кафе. Ну что же, решили отпраздновать. Сначала съездили на концерт Кобзона, потом приехали в кафе – все те, с кем начальник воевал с русскими. Ну, достали коньяк, чтобы «обмыть» орден. Воинам ислама, конечно, не положено, но… Не такой уж великий это был грех. Но кто-то вызвал «дэшэгэбэ» – шариатскую безопасность. Хамзат уже успел, по счастью, уйти… Начальника приговорили к пятидесяти палкам: к двадцати – за то, что пил сам, к тридцати – за то, что спаивал других. Он умер на тридцатой палке, а его кафе отдали дагу Мусе, начальнику штаба. Отдали потому, что Муса был ваххабитом. А ведь даже Салман ваххабитом не был… Хамзат не хотел верить, что такая вот справедливость – это настоящий шариат и настоящий адат, завещанный предками. Справедливость должна быть в сердце. Салман ничего не сказал, когда узнал, что дага Мусу сдали федералам – за тех ребят из Аргуна, которых не удалось поменять из-за «брата Абду-Малика», и за японский электродвижок, работавший хоть на владикавказской водке. Радуев даже подписал донесение, что Муса ушел сам… Салмана, правда, тоже стало заносить, его отношения с Басаевым испортились окончательно, а Радуев еще и «брал на себя» все, что только можно, без конца встречаясь с русскими и иностранными журналистами, ему нравилась известность, он хотел власти. Он много «шумел». В девяносто седьмом, когда Салман с Хамзатом поехали договариваться с Басаевым, их ждала засада. Потом, конечно, говорили, что засаду эту организовали спецслужбы федералов. В это мало кто верил. Не верил и Хамзат, хоть он и не видел, кто стрелял. Но знал – стреляли чеченцы. Получив тогда пулю от своих, вспомнил Хамзат слова отца: «Пока здесь русские – чеченцы не будут стрелять друг в друга». А вот, начали же… Салману тогда отстрелили кусок головы, его долго лечили где-то, якобы даже титановую пластину вставили в кости черепа, за что сразу же прозвали Титаником… Хамзат тоже долго лечился – сначала в Панкиси, потом в Турции. Там было тихо и спокойно, но денег не платили. И в Турции двадцатитрехлетний Хамзат впервые почувствовал тяжелую, почти стариковскую усталость от бесконечных скитаний. Как жить? Ни денег, ни жены, только каменные четки, которые он купил еще у талибов. В Турции после выздоровления его направили в еще один заброшенный военный лагерь, выйти из которого было нельзя – дороги перекрывала полиция, якобы искавшая курдов. В том лагере произошел странный случай. Хамзат прилег на продавленную кровать и всю ночь не мог уснуть, а утром пригляделся и понял по обрывкам привязанных к кровати цепей, что она – из пыточной. Хамзат горько усмехался про себя – одни все время воюют, других все время учат воевать – может быть, для каких-то особых, суперважных заданий? Хамзат хотел войны. От нее, конечно, устаешь, но без нее устаешь еще больше…