Но ничего такого не случилось. Никита вдохнул, потом выдохнул — и вместе с выдохом будто ушли из него последние силы к сопротивлению, и сонный голос Боба уже взывал из трубки недовольно:

— Алло-алло, кто это? Какого черта? Я сплю уже… Говорите!

— Это я, Боб…

— Ник? Что случилось? Ты видел, который час? Ночь на дворе! Что-то случилось, Ник?

— Да, Боб, случилось. В общем, так… Короче… Я хочу тебе свой байк продать. Помнишь, ты просил?

— Ну, помню… А ты это серьезно?

— Да. Завтра утром подъезжай ко мне, поговорим. И еще, Боб… Мне деньги сразу будут нужны, я ждать не могу.

— Да понял, понял. Будут тебе деньги, не переживай.

— Тогда до утра?

— Ага, давай.

Сделка прошла успешно, и денег, вырученных за байк, аккурат хватило на покупку шикарного костюма, галстука и рубашки. И на пару приличных ботинок тоже хватило. И на парикмахерскую. В воскресенье вечером, оглядев со всех сторон принаряженного и подстриженного Никиту, Марта выдохнула удовлетворенно:

— Класс! Тебя и не узнать прям. Вот что значит приличный костюм, сразу человеком стал. Посмотреть приятно.

Никита стоял перед ней, как манекен, онемевший и равнодушный. Будто жизненный поворот не открылся ему перспективами, а вырос на пути большой скалой, о которую его прежняя жизнь разбилась вдребезги. Впору начинать оплакивать эту жизнь, а не радоваться… Чему радоваться-то? Потере свободы? Тому, что поддался на уговоры и сделал так, как хотела Марта? Зачем?! Зачем он это сделал, господи?

Но сожалеть было поздно, дело было сделано. Променял свой любимый байк на новый костюм — сам виноват. Променял свою свободу на желания и прихоти Марты — тоже сам виноват. Если любишь — терпи. Значит, любовь стоит этой несвободы…

В понедельник вечером Марта ждала его дома с накрытым ужином, с улыбкой, с вопросом в глазах. Но рассказывать ему ничего не хотелось. Чего рассказывать-то? Как отсидел на новом месте от девяти до шести? Как пялился в какие-то бумаги и чертежи, в которых ничего не понимал? Да и не хотел понимать, если честно… Сознание отторгало всякую попытку к пониманию, сознание верещало дурным голосом: что ты наделал, дурак? Зачем пошел на поводу? Разве это твое, разве это тебе нужно? Вон за окном солнце какое, посмотри! Какой день! Какой ветер в спину! И Боб с Димоном сегодня обсуждают, наверное, как свою мастерскую по ремонту байков откроют… Сначала в гараже у Димона, а потом какое-нибудь помещение в аренду возьмут. И не надо им новых костюмов покупать, и в бумаги пялиться от девяти до шести. А ты сиди, мучайся! Идиот! Подкаблучник! Прикрылся сам от себя тем, что якобы надо терпеть ради любви… Только подкаблучники этим обстоятельством себя и тешат.

— Ну что? Как день прошел? Расскажи… — ласково проговорила Марта, придвигая ему тарелку с едой.

— Да нечего рассказывать, день как день… — произнес он уныло. А помолчав, спросил тихо: — У нас выпить что-нибудь есть, а? Мне надо напряжение снять. Как-то непривычно все, сама понимаешь…

— Есть початая бутылка водки, я на компрессы покупала, когда мы гриппом болели. Но ты же водку не будешь?

— Почему не буду? Буду. Тащи.

— Тебе же плохо бывает с водки! Тебе вообще пить противопоказано!

— Да откуда ты знаешь, что мне противопоказано, а что нет? Тащи давай!

— Да ради бога, не психуй только, я ж о тебе беспокоюсь…

— А может, ты больше о себе беспокоишься, а? Свадьбу красивую хочешь, да? Шубку к зиме? Все хорошие девочки хотят красивую свадьбу и шубку?

— Никит, ну зачем ты так? Не надо, я обижусь.

— Ладно, прости… Просто, понимаешь, тяжело мне это все. Кое-как день пересидел, измучился весь, и с ужасом теперь думаю, что завтра будет то же самое! Ну не мое это все, хоть убей! Кому-то нравится, а мне как ножом по сердцу.

— Да я понимаю, конечно. Первый день на работе, стресс. Наверное, это у всех так бывает. И мне тоже это предстоит… Только тебе сразу крупно с работой повезло, а мне… Еще неизвестно, как я устроюсь. Ладно, пей водку, может, и впрямь легче станет. Только немного… Ничего, привыкнешь, потом как по маслу работа пойдет.

Все потом так и произошло, как Марта сказала. Все пошло, как по маслу. Только не работа, а водка пошла как по маслу. Оказалось, что водка — это лучшее успокоительное средство для возмущенного переменой сознания и что после принятых двести граммов уже не так страшно пребывать в несвободе от девяти до шести. И что эта несвобода превращается в некую невесомость, в которой плаваешь равнодушно, как воздушный шарик, и плевать тебе на бумаги и чертежи, и на несделанные отчеты и справки тоже плевать.

И после работы тоже можно зайти куда-нибудь, снять напряжение. Можно случайного собеседника себе найти, такого же несчастного, снимающего напряжение. И сидеть, и говорить, и выговариваться… И плевать, что Марта ждет дома с ужином. Пусть ждет. В конце концов, это она, она во всем виновата… Она его заставила! Да разве можно заставить человека жить так, как он жить вовсе не может? Во благо себе — заставить? Ради своей прихоти? Да разве ему нужно все это? Эта фирма, этот костюм… Эта зарплата — и впрямь неплохая, конечно, другие о такой зарплате только мечтают… А ему не нужно, не нужно! И неизвестно, что будет дальше… Что? Свадьба? Шубка к зиме? Хорошие девочки достойны только самого лучшего? И будь добр — обеспечь это самое лучшее! В этом, выходит, и состоит смысл твоей жизни? Нет, какой же это смысл, это тупик, братан. Это настоящий тупик.

А дома его ждал всегда один и тот же, многократно повторяемый диалог с Мартой:

— Опять напился… Ну что ты с собой делаешь, Никита? Тебе же совсем нельзя пить, у тебя наследственность плохая.

— Откуда ты знаешь про мою наследственность? И вообще, тебе не кажется, что ты много на себя берешь? Кто ты мне? Мама? Жена?

— Нет, я тебе не жена и не мама. Мне просто тебя жалко, Никита. А о плохой наследственности я узнала от твоей мамы, кстати. Если начнешь пить, плохо кончишь, как твой отец.

— Но мой отец был алкоголиком, а я просто выпиваю немного для расслабления. У меня трудный день был, между прочим.

— Все начинают с этого — немного для расслабления. И никто не хочет потом признавать себя алкоголиком.

— Да ладно тебе философствовать! Расстаралась, надо же! Если и стану алкоголиком, то пусть! Какое тебе дело? Или для твоих опытов я в качестве алкоголика не сгожусь?

— Да для каких опытов, Никита?

— Ну как же для каких… Ты же хотела из меня выкроить что-то удобоваримое для себя, приспособить меня к себе захотела, как новое платье на выход… А в качестве алкоголика я тебя не устраиваю, да?

— Нет. Не устраиваешь. Алкоголики никому не нужны, и мне тоже. И вообще разговор не в ту степь зашел. Я хотела до тебя донести очень простую вещь — ты себя теряешь, Никита. Тебе надо собраться и как-то начать жить в новых обстоятельствах. Тем более они так благоприятно для тебя сложились, а ты не умеешь ими воспользоваться. Невозможно ведь наблюдать, как ты себя теряешь!