Несколькими минутами позже, направляясь к парковке, Нора нашла банку темно-золотого верескового меда на капоте своей машины. Одинокая пчела также ее обнаружила и кружила у края крышки, пытаясь найти вход.

Оуэн Кадоган ненавидел вокзалы — холодные кафельные полы, огромные тикающие часы, весь этот безжизненный серый шлак под путями. Наверное, отвращение осталось еще с детства, когда вся семья отправлялась провожать отца на работу в Англию. Все эти ложные надежды, насильственные эмоции, слезы… это было ужасно. Отец сначала наведывался домой каждые несколько месяцев, затем приезжал только на Рождество и, в конце концов, вовсе перестал приезжать. Ему нужна была работа, говорил он, а работа была в Англии, но все они гадали, что же еще он там нашел. Оуэн знал, что не имел права судить отца, если учесть, во что он превратил свою жизнь, но это не умаляло его вины.

Кадоган встал в очередь за билетами, время от времени оглядываясь туда, где Полин сидела с детьми на деревянной скамье у стены. Они ехали навестить ее мать в Мэйо на две недели, Полин и дети делали это каждое лето без него. Каникулы на море пойдут детям на пользу, говорила Полин. Наверное, она была права, потому что она всегда была права. Хуже всего было не это, а то, что Полин сама это знала. Ее осознание собственного превосходства висело вокруг нее как удушающее облако. Он никогда не поймет женщин. Сначала они раскладывают вокруг тебя ловушки: нежный голос, запах, ощущение ее тела под твоими руками, — а как только тебя подцепили и поймали, было уже слишком поздно — тебя приводили к судье и сообщали, как обстоят дела. Когда у Кадогана и Полин наконец родилось двое детей, которых она всегда хотела, интерес жены к нему резко пропал. Она стала недоступна, закрывая дверь у него перед носом, когда бы он ни приближался к ней. Она не хотела перебираться в отдельную спальню, сказала она, ради детей, но она это сделает, если он будет упорствовать.

И Оуэн играл свою роль добытчика — кошелька, денежной коробочки, банка — тут у него всегда все получалось. Вот во всем остальном дела были куда хуже. Никто по-настоящему не понимал его положения — ни дома, ни на работе. Он подумал о всех тех рабочих, которые потеряют работу в конце сезона. Они не видели будущего для себя, даже и не пытались, просто опускали головы и шли каждый день на работу, отчаянно надеясь, что никто не заставит их задуматься о выборе, который они сделали. Во многом эти рабочие были как переросшие дети, и они ожидали, что о них будут заботиться, как о детях, всю их жизнь. Именно ему пришлось сказать им, что больше так не выйдет.

Оуэн опять взглянул на свою семью. Они были его семьей, почему же он чувствовал себя таким чужаком? Глядя на темные ниспадающие на плечи волосы Дейдр, он задался вопросом, а что его дочь о нем думает. Дети очень чувствительны ко всему этому. Понимала ли она, какой он неудачник? Тут Стивен поднял глаза, и Кадоган ощутил, как съеживается под его пристальным взглядом. Округлость головы Стивена, форма его плеч, уверенность молодости — от всего этого он неожиданно почувствовал, что готов зарыдать. Они все знали о нем. это было ясно. И они всегда были детьми его матери, и никогда его. Он посмотрел на руки дочери, стиснувшие маленький чемоданчик, суставы ее пальчиков, все еще с ямочками от детской пухлости — трогательно, но уже потеряно для него. Если они никогда не вернутся из Мэйо, то ничуть не будут о нем скучать. Жаль, что поезд не придет и не увезет его навсегда, чтобы ему никогда больше не пришлось смотреть на них и думать о них. Но тут женщина перед ним отошла от билетного окна, и служащий спросил его:

— Куда, сэр?

— Три билета туда и обратно в Уэстпорт, один взрослый и два детских.

— Супруга везет деток на каникулы, верно?

— Да.

— Красивое семейство.

— Да. — Кадоган ощетинился, глядя, как глаза кассира еще раз пробежали по его семье; серые глаза заблестели, розовый язык высунулся, чтобы облизнуть потрескавшиеся губы. Но когда тот желтыми от никотина пальцами протянул три билета туда и обратно, Кадоган увидел его таким, каким он был на самом деле: безвредный старый ублюдок, на сорок лет застрявший в билетной кассе. «Я совсем с ума сходить начал, — решил Кадоган. — вот и вижу свои пороки во всех вокруг». Он почувствовал тошноту и отвернулся, не поблагодарив кассира.

Дети направились к платформе первыми. Поезда не должно было быть еще пару минут, и его сын немедленно подошел к путям и стал всматриваться вдаль, ожидая его.

— Отойди оттуда, Стивен, — велела ему Полин. Тем же тоном, понял Кадоган, она часто разговаривала и с ним.

— Хватит дергать меня по пустякам, а?

Кадоган узнал собственный тон в ответе мальчика. Когда Стивен отошел от опасного места, жена повернулась к нему, сохраняя дистанцию.

— Ты знаешь, когда мы будем дома. До тех пор тебе придется справляться самому.

За кого она его принимает, за школьника? Почему он лишь со временем осознал, что так она всегда с ним обращалась, будто он упрямый ребенок?

Наконец поезд подошел к станции. Ни ложных надежд, ни насильственных эмоций, ни слез. Кадоган почувствовал облегчение, когда его семья поднялась по ступенькам вагона.

— Я не буду ждать, если вы не против. Пойду домой.

— Как хочешь, — сказала Полин. — Я позвоню тебе от мамы. Веди себя хорошо. — Сделав последнее замечание, она поспешила за детьми, которые уже спорили о том, кто сядет лицом по направлению поезда.

Кадоган развернулся и двинулся сквозь группки сходивших с поезда и ожидавших посадки пассажиров. Перед ним простиралась свобода, четырнадцать дней без советов жены. Оуэн ощущал огромное облегчение от того, что отделался от семьи на несколько дней, и на мгновение задался вопросом, а каково было бы и вовсе от них избавиться. Он не смел думать об этом — по крайней мере, пока не довел до конца свой план, пока не выяснил, на что, в конце концов, способна его худшая натура.

Выйдя со станции, он пересек границу, которую сам для себя установил, и позволил себе думать об Урсуле Даунз. Когда он сегодня приехал на участок раскопок, она обвинила его в попытке запугать ее прошлым вечером. Он не ответил, просто слушал, как она дымилась и шипела. Он не собирался удостаивать ее своим ответом. Кем она себя вообразила, расхаживает тут и напускает на себя важность, хочет бросить его после того, что они вытворяли почти каждый день прошлым летом? Почему он должен что-то ей говорить? Пусть на хрен гадает, сука.

Два дня спустя после того как в Лугнаброне нашли новое тело, Лайам Уард сидел за своим столом, заканчивая писать отчеты по недавним делам. Они только что закончили следствие по делу местного фермера, который производил и продавал собственные шарлатанские лекарства для скота, и теперь ожидали определения наказания, которое должно было поступить от главного прокурора. И как раз на прошлой неделе они случайно раскрыли дело по украденной машине — по дороге на допрос подозреваемого они обнаружили, что он пытается схоронить машину в болоте с помощью экскаватора. Работа детектива, даже в сельских районах, подобных этому, была отнюдь не от случая к случаю, а скорее ограниченная, но непрекращающаяся. Это было первое убийство, с которым он и Морин столкнулись за несколько лет; и возможно, необычные обстоятельства дела означают, что будет вмешательство сверху.