Обватился, глазами тупыми в нас воткнулся и принялся блевать. Смотрит на свои выделения и хнычет, типа в них что-то необычное видит типа моря со злобными насекомыми. Еще хуже стало. В окне природа как всегда, но немного ярче. Свет фонаря, блеск неба, цвет асфальта – как обычно, но есть в них что-то не то, некое новое внутреннее движение. Можно смотреть, вглядываться. Куда смотришь? В асфальт. Смотришь, как меняется его цвет. Меняется? Вроде нет. Но меняется. Видимо, это не цвет, это его взаимоотношения с собственным цветом.

– Живешь, живешь, впахиваешь, теряешь силу в теле, а затем тебя на колесах катают врачи, а все общество харкает харчи. Я тебе обещал рассказать о ягодах.

Прастанава-амукхи – монологи-диалоги, вводящие зрителя в курс пьесы.

* * *

Ягоды в округе действительно в избытке. В летние месяцы можно сесть в машину, поехать в лес с ведерком, собрать черники, ежевики, малины, лесной земляники. Земля сама дает, сама ждет, что человек придет и съест всю эту красоту. Кушай, кушай, человек, вари варенье, готовься к зиме.

Юрий Сергеевич – мужчина лет пятидесяти с грубым лицом и спокойным взглядом. Подробно описывать его внешность нет желания, как и нет желания описывать детали пейзажей за окном, вздохов-охов людей в автобусе, городского быта, одежды и тому подобного. Крепкий, уверенный. Куда он ехал – сам не знал. И его жена не знала. Из долгих бесед с подругами вывела, что это место – самое то, самое сильное.

Жена Юрия Сергеевича – добротная, полная, справедливая и вообще. Клавдия Львовна. Клавушка по молодости. В таких автобусах в такое «невесть куда» едут многие жены с мужьями. Услышали, подметили, понадеялись, поехали. Они водят годами мужей по врачам-наркологам и, убедившись, что те не помогают, что всякие кодирования, ампулы, курсы препаратов – это муть и растворение надежд, садятся в автобусы и уезжают к колдунам.

– И что, не пьет?

– Три месяца уже.

– Да ты что?! А адресок подскажешь?

– А запиши. Только место странное.

В семьях есть сбережения. Они спрятаны в стандартных местах: за картинами на стенках, за иконами, в карманах старой одежды в шкафах, в самых дальних кладовочках. Когда беда и жуть, надо доставать и тратить.

Люди ходят по рынку, транспорту, и у каждого денежная скрытость. Спросят, сколько зарабатываешь, так ответишь, но ответишь слегка меньше, чем есть. Лучше лишний раз поморщиться, всплакнуть. И тебе приятнее, что не раскусили малую заначку в кармане старой одежды, и им приятнее себя внутренне осознать повыше в жизни. И не сглазят, что немаловажно.

И вот Клавушка достала скопленное годами, запихнула Юру в автобус, уставилась в окошко и погрузилась в видимое. Вот места, куда они ходили десять лет за ягодами. И вот места, куда они ходили десять лет назад за ягодами. Вот места, куда они ходили лет десять назад за ягодами. Раньше ягоды как начинались, можно было месяц-полтора в лесу проторчать. Работа, а по выходным лес. Здоровье таки. А тут никогда не была, всегда было интересно, что там находится за дальним поворотом.

В ту сторону мало кто ездит: большие города в другой стороне, а там села, деревни, хутора, малолюдные обители. Но везде-везде ягодные места.

Автобус довез до дальнего села. Оттуда надо пешком: уже такая дорога, что автобусом не проехать. А места дикие, с непрозрачными лесами, с грязью внизу.

За домами другие дома. Люди живут в своих заботах. Работают на остатках производств, на земле, встают рано утром, ложатся, как стемнеет. В подвалах картошка, в комнатах квашеная капуста. Редко можно встретить на дороге человека, а если встретишь, надо поздороваться: он не чужой, он такой же. Идет по холоду и грязи, лицо темное, поцарапанное, зубы наполовину, одежда рваная. Пройдет мимо и скажет: «Здравствуйте». Оглянется, пройдя несколько шагов, чтобы с другого бока посмотреть на незнакомых людей в своих краях, но никаких вопросов, куда они идут, у него не возникнет. Ясно же. Идут к Василию.

Дом Василия находился поодаль, ближе к болотам, к змеям. Дом большой, богатый. Во дворе хозяйство: банька, хлев, склад. Еще во дворе люди. Бродят, копаются, ждут.

– Здравствуйте, – сказала Клава людям. – Нам ждать надо?

Ничего никто не ответил. Молча покивали в приветствие и головой указали на дверь, чтобы заходили.

Разные по-разному описывали первые моменты в доме. На одних находил страх, трясущий тело, другие оказывались в радости, им начинало казаться, что они вернулись домой, в свой далекий-далекий, но настоящий дом, в место, где их знают и любят. Соседка Клавушки, которая, собственно, и дала адрес, рассказывала, что переступив порог дома, почувствовала себя так хорошо, как никогда, словно задышала новым воздухом, почувствовала все запахи, а вот ее муж затрясся, рванул назад к двери. У некоторых посетителей в доме резко начинала болеть голова и как-то по-новому, не как раньше. Не мигрень, не давление, а будто тяжелую шапку надели.

Две маленькие девочки, лет по восемь, стояли у окна и тщательно вглядывались.

Что-то там разглядев, вскрикивали, махали ручонками, удивленно переглядывались, снова с вниманием замирали, а затем снова вскрикивали. Так в окне ведь ничего не происходит, никого там нет, куда они смотрят, кого высматривают? Они так играют.

– Они так играют, не обращайте внимания. Придумывают, что видят чудищ, сначала пугают друг друга, потом успокаивают.

Василий улыбнулся, поприветствовал гостей, пригласил сесть за стол.

– Садитесь и не беспокойтесь. Благодарю, что заехали в гости, сейчас угощу вкусным медом. Мед свой, сладкий.

Клава с Юрой сели за стол, в неловкости переглянулись.

– Ну, как живете? Рассказывайте, – Василий улыбнулся снова, располагающе.

Внешности Василий был сухой, но крепкой, с точными яркими глазами, лысоватый, вглядывающийся. Такой в душу залезет за мгновение, от такого не спрячешься. Он улыбается – это хорошо, расслабляет немного, но глазами сверлит. Штаны серые, рубаха серая, ботинки серые.

– Идите во двор погуляйте, – сказал Василий девочкам. – Дочки мои. Хорошие. Ну, рассказывайте. Не бойтесь.

Клава помялась, подергалась, потеребила руками сумку.

– Ну что рассказывать? Вот, – высказала она и кивнула в сторону Юры.

Клава достала сбережения, свернутые в кругляшки, положила на стол.

Огромный, ростом с комнату, зашел и занял собой. Такой прижмет пальцем к полу – и не выпутаешься, дыхнет в лицо – и задохнешься. Есть же мутации в человеческом мире! Почему он такой большой? Не, ну бывают люди рослые или нестандартно сросшиеся, а этот… Смотреть жутко. Остается надеяться, что он добрый,