class="p1">Обольянинов. Удивительно вульгарный человек этот Гусь. Вы не находите?

Аметистов. Да, не нахожу. Человек, получающий двести червонцев в месяц, не может быть вульгарным. Ик! Какому черту я понадобился? Уважаю Гуся. Кто пешком по Москве таскается — вы!

Обольянинов. Простите, месье Аметистов. Я хожу, а не таскаюсь.

Аметистов. Да не обижайтесь вы, вот человек! Ну хо́дите. Вы ходите, а он в машине ездит. Вы в одной комнате сидите, пардон-пардон, — может быть, выражение «сидите» неприлично в высшем обществе, — так восседаете, а Гусь в семи! Вы в месяц наколотите, пардон-пардон, наиграете на вашем фортепиано десять червяков, а Гусь две сотни. Кто играет — вы, а Гусь танцует!

Обольянинов. Потому что эта власть создала такие условия жизни, при которых порядочному человеку существовать невозможно.

Аметистов. Пардон-пардон. Порядочному человеку при всяких условиях существовать возможно. Я — порядочный, однако же существую. Я, извините за выражение, в Москву без штанов приехал. У вас же, папаша, пришлось брючки позаимствовать. Помните, в клеточку, а теперь я во фраке.

Обольянинов. Простите, но какой я вам папаша?

Аметистов. Да не будьте вы таким недотрогой! Что за пустяки между дворянами? Ик!

Обольянинов. Простите меня. Вы действительно дворянин?

Аметистов. Мне нравится этот вопрос! Да вы сами не видите, что ли?

Обольянинов. Ваша фамилия мне, видите ли, никогда не встречалась.

Аметистов. Мало ли что не встречалась! Известная пензенская фамилия. Эх, синьор, да если бы вы знали, что я вынес от большевиков, у вас бы волосы стали дыбом. Имение разграбили, дом сожгли.

Обольянинов. У вас в каком уезде было имение?

Аметистов. У меня-то? Вы говорите, у меня, которое...

Обольянинов. Ну да, которое сожгли.

Аметистов. Ах это... В этом... Не хочу даже вспоминать, потому что мне тяжело. Белые колонны, как сейчас помню... Эн, де, труа, фир, фюнф, зекс...[57] Семь колонн, одна красивее другой. Эх! Да что говорить! А племенной скот, а кирпичный завод!

Обольянинов. У моей тетки был превосходный конский, у Варвары Николаевны Барятниковой.

Аметистов. Что Барятникова, тетка. У меня лично был, да какой! Да что вы так приуныли? Приободритесь, отец.

Обольянинов. Многое вспомнилось. У меня была лошадь Фараон. Я вам очень сочувствую.

Аметистов. Да как же не сочувствовать. Злодей и тот посочувствует.

Обольянинов. У меня тоска.

Аметистов. Вообразите, у меня тоже. Почему — неизвестно. Предчувствия какие-то. От тоски карты помогают хорошо.

Обольянинов. Я не люблю карт, я люблю лошадей. Фараон. В тринадцатом году в Петербурге он взял гран-при. Напоминают мне они...

Голос глухо поет: «Напоминают мне оне...»

Камзол красный, рукава желтые, черная перевязь — Фараон.

Аметистов. Я любил заложить фараон. Пойдет партнер углами гнуть, вы, батюшка, холодным потом обольетесь, но уж как срежете ему карточку на полном ходу, и ляжет она как подкошенная! Хлоп, как серпом! Аллилуя, что ли, меня расстроил... Эх, убраться бы из Москвы поскорей!

Обольянинов. Да, поскорей. Я не могу здесь больше жить.

Аметистов. Эх! Бросьте раскисать, братишка! Три месяца еще, и мы уедем в Ниццу. Вы бывали в Ницце, граф?

Обольянинов. Бывал много раз.

Аметистов. Я тоже, конечно, бывал, но только в глубоком детстве. Моя покойная матушка, помещица, возила меня. Две гувернантки с нами ездили, нянька. Я, знаете ли, с кудрями. Интересно, бывают ли шулера в Монте-Карло? Наверное, бывают.

Обольянинов. Я не знаю. (В тоске.) Ах, я не знаю.

Аметистов. Схватило. Вот черт! Экзотическое растение. Граф, коллега! Знаете что, времени у нас вагон, до прихода гостей прошвырнемся в «Баварию». Пиво при тоске прямо врачами прописано.

Обольянинов. О, мой бог! Вы меня совершенно ошеломляете вашими словами. В пивных грязь и гадость.

Аметистов. Вы, стало быть, не видели раков, которых вчера привезли в «Баварию». Хорошенькая гадость! Каждый рак величиной... ну с чем бы вам сравнить, чтоб не соврать... с гитару... Ползем, папаня!

Обольянинов. Хорошо, идем.

Аметистов. Вот это правильно. Херувим!

Херувим. Сто?

Аметистов. Если Зоя Денисовна вернется раньше нас, скажи, чтобы не беспокоилась. Скоро придем. Понял?

Херувим. Мало-мало понял.

Аметистов. По глазам вижу, что ничего не понял. Одним словом, через двадцать минут придем. Первое — шампанское поставить в ледник и водку тож, а красное наоборот, в теплое место в кухню. Второе... Одним словом, дорогой мажордом желтой расы, поручаю тебе квартиру и ответственность возлагаю на тебя. Граф! Алле-ву ан[58]. Во — раки!.. (Выходит с Обольяниновым.)

Херувим. Мануска... Усли!

Манюшка (выбегает, целует Херувима). Чем ты мне понравился, в толк не возьму. Желтый ты, как апельсин, но вот понравился! Вы, китайцы, лютеране?

Херувим. Лютеране, белье мало-мало стираем. Стой, Мануска. Я тебе сецяс вазный дела говорить буду. Ми скоро уехать будем, будем, Мануска! Я тебе беру Санхай.

Манюшка. В Шанхай? Не поеду я.

Херувим. Поедиси.

Манюшка. Да не поеду я.

Херувим. Поедиси. Казу — едиси.

Манюшка. Фу ты какой. Ишь, что ты командуешь? Что я тебе, жена, что ли?

Херувим. Я тебе зеню, Мануска, Санхай. Красиви Санхай.

Манюшка. Меня нужно спросить, пойду я за тебя или нет. Что я тебе, контракт подписывала, что ли? Ишь косой.

Херувим. А! Ты Газолини зенить хотеси?

Манюшка. А хотя бы и Газолина. Я девушка свободная. Ты если ухаживаешь, ухаживай вежливо, чтобы я согласилась. Ишь буркалы шанхайские выпятил. Крикун, я тебя не боюсь.

Херувим. Газолини?

Манюшка. Нечего, нечего...

Херувим (становится страшен). Газолини?!

Манюшка. Что ты, что ты...

Херувим. Ап! (Берет Манюшку за глотку.) Я тебе сичас резать буду.

Манюшка задыхается.

Ты кази, Газолини циловала?

Манюшка. У... у... пусти глотку, ангелок.

Херувим (выхватил нож). Газолини циловала?

Манюшка. Судьбинушка моя горькая. Помяни, господи, рабу Марию во царствии твоем.

Херувим. Циловала?!

Манюшка. Херувимчик, хрустальный... Один разок. Не режь сиротку, пожалей ты мою юную жизнь.

Херувим (спрятал нож). Зенить будешь на Газолини?

Манюшка. Нет, нет, нет.

Херувим. Кем будешь зити, мало-мало?

Манюшка. Зарекусь, ни с кем не буду.

Херувим. Со мною зить будеси?

Манюшка. Нет, нет... буду, буду. Что ж это такое, товарищи, он делает?

Херувим. Я тебе предлозение делал.

Манюшка. Вот так предложение. Ай, предложение шанхайское! Ай, женишок с ножичком!

Херувим. Я тебе люблен. Осень люблен. Мы с тобой дело имеит Санхай. Опиум торговать будем. Весело. Ты будесь родить ребенки китайски, мало-мало, много ребенки, сесть, восемь, десять.

Манюшка. Десять, да я удавлюсь.

Херувим. Ниет, ниет. Тут каздый скучный Москве, давится, в Санхае китайский зивет веселый.

Манюшка. Ты меня бить будешь.

Херувим. Ниет, ниет. Никто бить. Я