Она подумала о тех воспоминаниях, которые он носит в себе.

— У вас сейчас проходит очень тяжелый момент адаптации к новым условиям жизни. Если вам захочется поговорить об этом с кем-нибудь…

— Вы что, тоже психиатр? Черт возьми, леди, я вижу, вы мастер на все руки!

— Я хотела сказать, что в Миддлтауне есть медицинский центр.

— Черт, извините! Я понимаю, вы хотели помочь, но пока что я в полном порядке. Во время демобилизации нам объяснили, что такое посттравматический шок. И мне, пожалуй, не до собственного лечения, когда предстоит позаботиться о деде.

— Значит, мы одинакового мнения уже по двум вопросам, — заметила она.

— Ничего подобного. Я приехал, чтобы помочь ему выздороветь, а вы считаете вполне нормальным разрешить ему и дальше болеть в этом богом забытом месте.

— Я ничего ему «не разрешаю». Он сам решил сюда приехать, а то, что с ним происходит, невозможно ни вылечить, ни предотвратить.

— Вы вроде считаете себя медсестрой, разве вы не обязаны помогать людям?

— Я действительно медсестра, и действительно мой долг помогать людям.

— Каким же образом в круг ваших обязанностей вписываются танцы? Это называется лечением моего деда — танцы в ресторане? Чем вы тут занимаетесь, сестра Тернер?

— Забочусь о своем пациенте. Он сказал, что всегда мечтал танцевать.

У Росса слегка поникли плечи.

— Думаю, вы заметили, что дед мне очень дорог. Я не знаю человека лучше его. И то, что с ним происходит… — Голос его прервался. — Мы должны это остановить, Клэр, пожалуйста!

В первый раз он назвал ее по имени, и это означало маленький сдвиг в его отношении к ней. Ей хотелось плакать от жалости к нему, возможно, потом, когда она останется одна, она позволит себе это.

— К сожалению, это невозможно остановить. Лучший способ облегчить положение вашего деда состоит в том, чтобы помочь ему хорошо провести оставшееся время, насколько это в ваших силах.

Росс покачал головой:

— Он будто поставил на себе крест. Более того, он приехал сюда повидать человека, который отказывался видеться с ним лет пятьдесят‒шестьдесят. Да у него будет разрыв сердца! Он этого не заслуживает.

Даже в сумраке она увидела сверкнувшие в его глазах слезы.

— Пожалуйста, выслушайте меня. Это не так просто сказать, но постарайтесь понять. Это его жизнь, и он вправе сам делать выбор. И вы можете либо помочь ему, желая добра, либо испортить оставшееся ему время, критикуя принятое им решение.

— Значит, если он захочет прыгнуть в озеро с сапогами, полными цемента, мы должны разрешить ему это, потому что он так хочет?

— Не говорите глупостей.

— Вы считаете глупостью мое желание, чтобы дед занялся своим лечением, чтобы он выздоровел? Ну же, Клэр, помогите мне.

— В чем?

— Мне нужно уговорить его вернуться в город. Я уверен, что там он найдет других докторов, какой-нибудь другой курс лечения.

Клэр всем сердцем ему сочувствовала, она хотела бы, чтобы все было не так безнадежно, чтобы она могла согласиться с Россом, но вместо этого сказала:

— А вы не подумали о том, что если бы существовала надежда на выздоровление, то он и сам продолжил бы лечиться? Но нет. Мне очень неприятно говорить так прямо и откровенно, но его положение действительно безнадежно.

Он вздрогнул.

— Послушайте, я ведь только прошу, чтобы он меня выслушал. Чтобы он действительно искал способ лечения, а не отказался от него, забившись в какую-то нору, как раненое животное перед смертью.

Клэр стиснула руки, чтобы удержаться от желания погладить его, как-то утешить.

— Вы знаете, что Джордж приехал сюда с разрешения своего доктора?

— Значит, ему нужно найти другого доктора.

— С ним работала целая бригада докторов. Любой из них с готовностью объяснит вам его состояние. И все они с огромным сожалением скажут, что хирургическое вмешательство ему уже не поможет. Курсы химио- и радиотерапии способны лишь немного задержать процесс, но их последствия настолько тяжелы, что оставшееся ему время он будет совершенно беспомощным. Врачи вашего деда скажут вам, что дальнейшее медикаментозное или хирургическое лечение невозможно. И ни один из них не скажет, что любая жизнь лучше смерти. Джордж сделал свой выбор и нанял меня. Сейчас речь идет не о вас, Росс, а о Джордже. Вы можете ему это позволить? Пожалуйста!

Он сердито молчал.

— Вы не обязаны хорошо ко мне относиться, — продолжала Клэр, стараясь сдерживаться. — И мне тоже не обязательно нравиться вам. Но чем скорее вы сумеете понять вашего дела, примириться с его желаниями, тем будет лучше для него.

— Ладно, я все понял, — сказал Росс и надолго замолчал.

Клэр прислушивалась к шороху ночных зверушек в кустах, к плеску волн, набегающих на берег. Наконец он сказал:

— Он уже виделся с этим своим братом?

Видно было, что Росс не одобрял новый поворот событий. Интересно, подумала Клэр, известна ли ему причина раздора между братьями.

— Нет, вообще-то мне показалось, что он ждет вашего приезда.

В озере плеснула рыба, с берега плюхнулось в воду какое-то маленькое животное. Росс еще некоторое время смотрел вдаль, затем сказал:

— Я пойду спать, а если ему что-то понадобится, позовите меня, хорошо?

— Да, конечно.

Он повернулся и зашагал по направлению к бревенчатой хижине.

Клэр осталась на веранде. Настроение парня менялось, словно с каждым взмахом маятника. Это было типично для недавних солдат. Не хватало ей полюбить такого человека — только что вернувшегося с войны, внука ее клиента, к тому же явившегося сюда со своей подругой. Или любовницей?

Клэр трудно было признать свое право на любовь. А Росс слишком поглощен сложными семейными проблемами. На что тут можно рассчитывать!

Вообще семейные отношения очень уж сложная вещь, размышляла она, услышав, как он открыл и захлопнул за собой дверь хижины. Даже когда людьми движет любовь и желание добра своему близкому, они способны неосознанно причинить ему боль или вред. Члены семьи всеми силами стремятся сохранить ее, но постоянно ссорятся, плачут и бьются головой об стену. Жизнь в семье означала страдания и борьбу.

Так почему она так мечтала иметь семью?

Росса разбудил звонкий щебет птиц и солнечный свет. Несколько минут он лежал неподвижно, вспоминая, где находится. Он привык пробуждаться от грохота взрывов, сигнала тревоги, пыхтящих генераторов, позывных по радио, от свиста падающих бомб или хлопков стрельбы из автомата. И вдруг — такое мирное, такое беззаботное и прекрасное утро!