«Центр.

Представительства „Трэйд корпорэйшн“ в Луисбурге нет.

Славин».

Когда младший лейтенант Жванов «принял» Парамонова, тот уже успел провериться, посмотрел в витрине «продмага», нет ли кого, кто идет следом, и нырнул к Цизину, в «Минеральные воды».

Жванов, зная по предыдущим дням, что Парамонов не задерживается у прилавка, вошел следом за ним сразу же и заметил, что Цизин наливает в стакан воду из бутылки «Витаутас», но, налив, не поставил ее подле себя, а сунул в холодильник.

Парамонов выпил воду залпом, лицо его на мгновение замерло, потом резко покраснело, и, положив на тарелку пять копеек, он вышел из магазина.

Жванов успел ухватить стакан, несмотря на то что Цизин хотел забрать его первым, понюхал — пахнуло сивухой.

— Дай бутылку, — сказал Жванов. — Дай, не греши.

Цизин достал из кармана пятьдесят рублей, протянул Жванову:

— Не губи, ирод.

— Ты чего мне суешь?! Ты чего суешь мне?! — рассвирепел Жванов. — Ты мне налей, я тебе — что, гад продажный?!

— Да погоди ты, не ори, — Цизин перешел на шепот. — Буквально, я ж думал, что ты оттуда… Сейчас налью, киря, от души налью…

Он достал бутылку из холодильника, но, когда открывал пробку, бутылка выскользнула у него из рук, разбилась, он сразу же достал вторую, эту, вторую, он предусмотрительно разбил над мойкой и тут перешел в атаку:

— Чего тебе надо?! Чего налить?! Ты думал, я водкой торгую, да?! А ну докажи! За клевету, знаешь, как припеку!

Он продолжал кричать, когда в магазин вошли три старухи.

— Деньги вымогал! Говорил, буквально, водки налей, а где у меня водка! Провоцировать себя не позволю! По новой конституции за это под суд отдают! Ишь вырядился, ишь бороду отпустил, циник!

Жена Парамонова, когда к ней приехал полковник Гмыря, выслушала его вопрос, вздохнула и ответила тихо, еле слышно:

— Я вас не совсем понимаю. С ним что-нибудь случилось?

— Нет, с ним ничего не случилось, но лучше будет — и для него и для вас, — если вы расскажете правду.

— Ну выпьет рюмку иногда, — еще тише ответила женщина, и ее нездоровое полное лицо повело какой-то странной гримасой, — на праздник какой или в день рождения…

Гмыря откинулся на спинку стула, оглядел комнату, аскетично-чистую, стол отполирован до блеска, диван-кровать застлана белым покрывалом, яркие герани на подоконнике, вздохнул чему-то своему и заключил:

— Вы меня извините, только неправду вы мне говорите. А зря. Потому что алкоголик не тот, который на скамейке спит, а тот, что каждый день, в обед и перед ужином берет стакан водки. А потом начинает принимать и перед завтраком. А несчастной женщине, особенно если приходилось работать за границей, надобно из кожи вон лезть, кормить семью макаронами, пухнуть самой, только б никто не узнал о горе, только б скандала какого не получилось. Где система «Сони», которую вы привезли? Он же ее продал, за две тысячи продал, потому что на водку не хватает. Где киноаппарат? Тоже в комиссионный ушел. Тоже на водку, Клавдия Никитична, разве нет? Где деньги на «Жигули»? Он их за полгода просадил — аккуратно, без скандалов, по-семейному: пол-литра в день, а это — пять рублей, а по субботам и воскресеньям — десять, а зарплата — сто восемьдесят, и жена не работает, а еще дочери надо помогать выплачивать пай, — не так разве?

И тут женщина заплакала. Она плакала беззвучно, жалобно, какое-то несоответствие было в ее бесформенной фигуре и детских, неутешных слезах, которые она не утирала даже — привычно, верно, для нее это было, плакать.

— Жлоб проклятый, — шептала она, — алкаш, чтоб он подавился своей водкой, нет на него погибели! Каждый день, каждый божий день… Если бы пять рублей! Мы б тогда машину-то купили, как мечтали на юг семьею поехать, когда еще Мариночка с нами жила, от него ведь замуж вышла, девчонкой ведь совсем, а теперь мается в чужой-то семье. Пять рублей он днем пропивает, да вечером еще столько же, а по субботам и воскресеньям, если не уходит на халтуру, по двадцатке, с самого раннего утра, а я — молчи… Говорила ему, деспоту, все равно узнают, до добра не допьешься, никуда больше не выпустят. А что случилось-то?

— Пока ничего. Вы с ним были, когда он в полицию попал?

Женщина всплеснула руками:

— Где?! В какую еще полицию?!

— В Луисбурге, незадолго перед отъездом…

— Это когда он ночью не пришел, что ль?! Денег еще потом назанимал, да?

— У кого он деньги брал?

— У Евсюковых взял, еще у кого-то, говорил, на подарки, сувениры, под эти сувениры потом за полцены магнитофон продал, а меня еще корил, если овощей куплю.

— Он с Шаргиным в Луисбурге познакомился?

— Кучерявый такой? Надушенный? Там. Все возил его на машине, к фирмачам возил, на пляж. Тоже хорош гусь, всем в глаза «тра-ля-ля», а стоит обернуться — помоями обольет…

— Фотоаппарат мне ваш покажите, Клавдия Никитична…

— Да он же и его отволок в комиссионку, а какой был аппарат!

— А маленького аппаратика не было?

— «Минокса»? Нет, мы не взяли, к нему у нас пленки нет, ну и решили не покупать…

— Когда он начал пить?

— Когда завгаром стал, — убежденно ответила женщина. — Раньше-то, когда был механиком, самому надо было поворачиваться, — не пил, а как сменил спецовку на синий халат, как стали к нему клиенты подворачивать — тут и пошло. То с одним, то с другим. Он ведь честный, вы не думайте, он лишнего не возьмет, он лучше свое отдаст, чем другого обидеть.

— А когда у него глаза испортились?

— Вот тогда и испортились. Пил без закуски, жжет ведь она, проклятая, нутро: у одного язва, у другого гипертония, а моего дурака по глазам стукнуло. Уж он так скрывал это, так скрывал! «Всё, — говорил, — если про это узнают, конец карьере, слепого за границу не пустят». Наконец линзы вставил, теперь, говорит, комиссия не страшна, теперь пропустит… Ну и пошел с радости гудеть…

— Вы пробовали к врачу обращаться?

— Это где ж я к врачу обращусь? — вдруг озлилась женщина. — В посольстве, что ль? Скажу, мол, муж у меня пьяница, да? Так меня с первым самолетом и отправят. И сюда на работу напишут — поди потом, отмойся. Если б можно было по-тихому, уломала б, а так — молчи и надейся.

— На что?

— На то, что язва его скрутит. Или почка. Сидоров вон допился, что ему почку вырезали, так сейчас в семье какое счастье наступило-то! Ни капли в рот не берет, так и садовый участок получили, и жене енотовую шубу справили, и квартиру вон покупают трехкомнатную в Чертанове… Эх, да чего там говорить — страха теперь в людях нет, вот и пьют. И жизнь сытая, как ни работай — меньше полтораста не платят… А в наше время как?