К слову сказать, кто-то, возможно, и подивится, зачем сравнительно небольшой нации вроде Японии такое количество древесины. Но Свиттерс-то знал. Цэрэушные доклады подтверждали, что миллионы импортированных бревен были затоплены в заливах повсюду вдоль побережья Японии – так сказать, засолены до того не слишком отдаленного будущего, когда мир по большей части останется без деревьев. Знал Свиттерс и то – и размышлял он об этом с безрадостной улыбкой, неспешно пересекая площадь с экзотической клеткой в руках, – что собрат-агент, действующий в Токио, энергично разрабатывает планы воспрепятствовать японскому маневру. Нет, не по приказу организации, а втайне, на свой собственный страх и риск. Этот Давид, напускающий порчу на Голиафа, разумеется, принадлежал к числу ангелов.

Также к слову: некогда Свиттерсу казалось, будто термин «ангел» в применении к определенным вылупившимся в ЦРУ «белым воронам» являлся ничем иным, как иронической аллюзией на занудную книгу проповедника Билли Грэма[65]под названием «Ангелы: тайные агенты Господа». А вот и нет, уверял Скверный Бобби Кейс. Согласно Бобби, данный термин относится к малоизвестному отрывку из Писания, где рассказывается о «нейтральных ангелах», ангелах, которые отказались примкнуть к какой-либо из сторон в небесном расколе между Яхве и Люцифером и которые отчитали обоих за непримиримость, надменность и жажду власти. Откуда летчик-лихач из Хондо[66]знал такие вещи (Кейс окончил техасский технический колледж, отвоевав на экзамене второе место в своем классе, но специализировался он по аэронавигационной технике), Свиттерс понятия не имел, равно как и не догадывался, где может находиться в то утро летчик-шпион и что поделывает, однако он отдал бы бочку острого томатного соуса за то, чтобы Бобби оказался рядом и за возможность спозаранку распить вместе с ним пивка на сумрачной тесной площади далекого Бокичикоса.

Рынок примыкал прямо к площади. Тут и там стояло около дюжины ларьков под тростниковыми навесами, а в придачу к ним – несколько рядов открытых столиков, застланных изодранной, выгоревшей, изъеденной тараканами клеенкой. Выставленный ассортимент фруктов и овощей был довольно скуден: преобладали бананы, перец чили и горки бледной юкки или корней маниоки; яйца; домашняя птица; копченая рыба; шкуры животных и рептилий; плетеные коврики и корзины; галантерея и одежда (включая футболки из ткани шодди, украшенные «пиратскими» портретами самого знаменитого лица на всей планете, более знакомого и, чего доброго, более любимого, нежели Иисус, Будда или Майкл Джордан[67]– физиономии милого и слащавого мультяшного грызуна с ласкательной ирландской кличкой); и, как раз там, где остановился Свиттерс, высился ларек с писко, домашнего производства ромом и теплым пивом.

Свиттерс неспешно потягивал напиток – мудрые на теплое пиво не набрасываются – и оглядывался в поисках Инти. Индеец опаздывал. Может, у него возникли проблемы с наймом проводника, согласного проводить Свиттерса к глиноземному курорту, куда попугаи и макао якобы слетаются всякий день, дабы умастить крохотные вкусовые почки питательными минеральными добавками. Возможно, он угодил в неприятности из-за шумных ночных оргий с мальчишками. Маловероятно, чтобы Инти отбыл обратно в Пукальпу в силу того вполне практического соображения, что до сих пор он получил лишь сорокапроцентную предоплату за услуги. Однако при всей сомнительности подобного исхода даже тени подозрения о том, что Инти, возможно, бросил его в этой затхлой, заросшей, глухой, Богом забытой дыре, хватило, чтобы на лбу у Свиттерса выступил холодный пот. Он жадно хлебнул пива, и еще, и еще, пока пенная струя не ударила из горлышка и не хлынула ему за пазуху. Пена еще сочилась из его ноздрей, когда минуту спустя он вроде бы углядел Инти на противоположном конце площади.

Там назревал скандал, и капитан «Девы» явно находился в его эпицентре.

– Посторожи пивко, – наказал Свиттерс попугаю. – Я мигом.

Ссора, как выяснилось, вспыхнула между Инти и жилистым, золотозубым молодым метисом в кроссовках «Найк» и жутковатой накидке из шкуры анаконды. Метиса поддерживали несколько приятелей – главным образом своим физическим присутствием, хотя время от времени они прибегали и к словесным увещеваниям.

При виде Свиттерса Инти явно приободрился. Под впечатлением от модного костюма и шляпы последнего метис сделал вывод, что перед ним – важный сеньор, а пожалуй, что и адвокат (!), и тоже обрадовался вмешательству персоны рассудительной и авторитетной. Однако надежда на объективное мнение в пользу метиса тут же развеялась: Инти указал на янки, изобразил пистолет при помощи кулака и указательного пальца и, злобно тараторя без умолку, выпустил очередь воображаемых выстрелов в грудь своего противника. Инти убеждал Свиттерса истребить бокичикосца точно так же, как тот расправился с пауком-бананоедом; а судя по тому, что метис отпрянул назад и лицо его посерело под стать змеиному плащу, он явно устрашился, что Свиттерс, чего доброго, возражать не будет.

– Нет-нет-нет, – промолвил Свиттерс, качая головой, выдавливая из себя широченную улыбку и пытаясь изобразить добродушие, сделавшее бы честь тамаде на воскресном завтраке в молитвенном собрании. Он воздел руки в общепринятом миротворческом жесте и примирительно, хотя и на скверном испанском, поинтересовался, в чем дело.

Последовал обмен скорострельными очередями на испанском и кампа – точь-в-точь помехи на радио «Вавилон» в грозовую ночь. Времени на разбирательства ушло немало, но в итоге детали спора наконец прояснились – во многом благодаря тому факту, что метис, загнанный в угол, внезапно заговорил на просто-таки превосходном английском.

По всей видимости, двумя неделями раньше Инти вручил Ямкоголовой Гадюке (для укрепления собственной репутации метис взял себе имя смертоносной обитательницы Амазонки) ящик с отменнейшим лимским писко в обмен надетеныша оцелота. Предполагалось, что животное удастся продать в Пукальпе за хорошую цену. Позже в тот самый вечер, когда Свиттерс нанял Инти в проводники, индейца поймали за попыткой сбыть оцелота на окраине пукальпского полулегального рынка попугаев. Блюститель порядка призвал Инти к ответу за нарушение одного из нововведенных перуанских законов о защите дикой природы и конфисковал звереныша, но Инти сообщил, что на рассвете следующего же дня вновь отправится вверх по реке в джунгли, и пообещал выпустить кошку в лесу неподалеку от того места, где его поймали, – если только оцелота ему вернут. После долгих препирательств блюститель порядка согласился. Бутылка писко скрепила договоренность.

«А, вот откуда взялся тот толстопузый тип в потрепанной бурой форме, что стоял на пристани, скрестив руки, и следил, как мы отплываем, – подумал про себя Свиттерс. – То-то я еще гадал, что это за джентльмен».