– Ой, погоди, а с Алёшкой попрощаться?

– Алёшки тут нет.

– Как нет? Я ж его в поле видела, говорили мы.

– Он в другом месте. А сюда нарочно, чтоб с тобою свидеться приходил.

– В каком это, другом?

– «У Отца моего обителей много»…

– Значит, не удастся мне с ним попрощаться, – расстроилась Ада.

– А ты не грусти, девка, он тебя слышит и видит, и уж явно не хотел бы, чтобы ты нос вешала да слёзы лила.

– Ты прав, дедуля, – улыбнулась Ада и вытерла слёзы, что струились по щекам, – Ну, значит, до встречи, я не говорю – прощай.

Она подошла к деду и прижалась к нему крепко-крепко.

– Я люблю тебя, деда, – прошептала она, – Спасибо тебе за всё! За то, что был, за то, что есть. Однажды встретимся.

Она подняла на деда лицо, мокрое от слёз.

– Непременно встретимся, – кивнул дед, пытаясь смахнуть мужскую слезу, – Я ждать буду. Самовар к твоему приходу поставлю. Во-о-он там, в саду, под яблонями, как ты любишь. У стола, правда, ножка сломалась, да это ничего, починю, времени у меня в запасе много. А баба Дуня нам скатерть новую ажурную свяжет. Белую, как яблоневый цвет.

Дед вложил в руку Ады какую-то маленькую вещь и сжал её кулачок своей ладонью.

– Не открывай пока, там поглядишь. Это тебе, талисман, так сказать… Оберег. При себе его всегда носи.

– Спасибо, дедушка. До встречи, родной.

– Ступай себе с Богом.

Ада вышла за ворота, как была босиком и в ночной рубашке, и пошла по дороге, ведущей в луга, той, по которой и пришла она сюда сколько-то дней назад, а может лет? Ада потеряла счёт дням. Тут время текло иначе. На околице она остановилась и оглянулась назад, чтобы в последний раз окинуть взглядом отчий дом. Именно этот, дедов дом, а не родительский, считала она родным. Крашеные синей краской ставенки, завалинка, простая калитка, зелёный палисад, в котором растёт берёза, сад за домом…

– До встречи, – взмахнула Ада рукой, и быстро зашагала прочь.

Деревня закончилась, показались луга, а за ними лес. Ада шла всё быстрее, вот уже она перешла на бег, дыхание её стало частым и поверхностным, сердце бешено колотилось, ветер трепал волосы и застил глаза, высушив слёзы на щеках, высокие травы хлестали ноги, и мир вокруг закрутился, словно в карусели, сильная боль пронзила вдруг всё её тело, Ада закричала и… очнулась.

– Георгий Иванович, Рыжик наш очнулся! – услышала она сквозь туман девичий высокий голосок.

На грудь навалилась такая невыносимая тяжесть, что она поначалу не могла вдохнуть, и лишь постепенно, пересиливая боль, сделала глоток воздуха и раздышалась. Руки и ноги её были словно чужими, не слушались её, потихоньку она попробовала пошевелить пальцами рук, и у неё это получилось. А вот ноги продолжали оставаться недвижимыми.

Над ней склонились несколько лиц.

– Как вы себя чувствуете? – спросил мужской голос.

– Хорошо, – одними губами улыбнулась Ада.

– Вот это молодец! Вот это отличное начало дня у нас сегодня! Поздравляем вас! Вы у нас три недели находились в коме, – бодро произнёс врач.

Глаза Ады стали различать, наконец, очертания предметов, она увидела часы на противоположной стене, они показывали пять утра. Ада огляделась, и поняла, что находится в реанимационной палате.

– Леночка, позвоните-ка Михаилу нашему, – сказал врач молоденькой сестричке.

Та кивнула и побежала звонить.

– Он вышел только что во двор, покурить. Дни и ночи тут с вами проводил, Ада. Мы вас, правда, Рыжиком звали. Документов при вас не было, когда поступили после аварии. А потом коллега наш, Михаил, и приехал. Рассказал, кто вы и откуда. И вы тоже оказались нашим коллегой!

Доктор засмеялся.

– Мишаня так с вами тут и был всё это время. Уедет ненадолго в гостиницу и обратно. Такого жениха ещё поискать. Тридцать два года тут работаю и по пальцам можно пересчитать, когда мужчины так о своих женщинах беспокоились, обычно наоборот бывает. М-да.

Разговаривая с Адой, доктор не останавливаясь ощупывал её тело, осматривал, что-то проверял, отдавал указания медсестре, и в конце-концов сказал Аде, что сейчас к ней придут лаборанты, возьмут анализы, а в восемь утра подойдут узкие специалисты.

– А это что у вас? – удивился вдруг врач.

Ада непонимающе уставилась на него.

В руках доктора был кулон на чёрном кожаном шнурке. Кругленькая бляшечка вроде как из стекла, а внутри неё застыли, как живые, маленький домик и травы кругом.

– Откуда у вас этот кулон в руке оказался? А-а, Миша, наверное, принёс. Кто-то иконы несёт, кто-то амулеты, ну, вот и он, видимо, что-то своё принёс. Ну, да ладно. Я пойду. Кулон вот тут оставлю, на вашей подушке. Пока отдыхайте, вы молодец!

Ада осталась одна. Она прикрыла глаза и даже задремала. И тут послышались лёгкие, осторожные шаги. Она вздрогнула. Ада узнала бы их из тысячи. Именно так он шёл по коридору ночного роддома – тихо и бесшумно – чтобы не потревожить сон родивших женщин и младенцев. И руки его были такие же мягкие и бережные.

Пальцы коснулись лба Ады и большая, тёплая ладонь легла сверху на её маленькую ладошку.

– Девочка моя, – послышался тихий голос.

Ада приоткрыла глаза и увидела Михаила. Он стоял, склонившись, и в глазах его блестела влага.

– Я знал, ты сильная, знал, что ты вернёшься ко мне. Я искал тебя. И нашёл, благодаря твоему Гадриэлю, представляешь?

Ада молча кивнула и улыбнулась.

– А ты не курил раньше.

– Я брошу. Это от нервов, – отмахнулся Михаил, – Ты только живи. Только будь со мной.

Он замолчал, а после прикоснулся губами к её лбу.

– Я люблю тебя. Очень.

– И я тебя люблю, – прошептала Ада, – Теперь всё будет хорошо.

***

Минуло два года. Ада прошла реабилитацию и встала на ноги. Они с Михаилом поженились сразу после выписки из больницы. Тихо расписались без излишней мишуры и шума. А через год семейной жизни у них родились сыновья. Близнецы, как и обещал Алёшка. Одного назвали Алексеем, а второго Павлом, в честь дедушки. Тьма больше никогда не появлялась в жизни Ады. Дедушкин подарок, кулон с дмиком и травами на чёрном кожаном шнуре, Ада носила не снимая всю свою жизнь.