– Спасибо, – пробормотала она в спину, укутанную грязно-синей накидкой, – точно самодельной, связанной криво, с большими дырами.

– Будешь? – сев вполоборота, спросила Наталья и протянула тарелку, на которой с горкой лежало капустное варево.

Запах стал почти невыносимым. Но отказать сумасшедшей соседке, пришедшей к тому же в период активности, было откровенно страшно. Потому Уля расстегнула куртку и покорно уселась на свободный табурет. Плошка приятно согревала ладони. Стараясь не смотреть на Наталью, Ульяна подковырнула вилкой разваренный кусочек и отправила в рот. Ей понадобилась пара мгновений, чтобы понять: все не так плохо. Кроме тушеной капусты в вареве точно были крахмальные крупинки риса, кусочки мяса и даже какие-то специи.

Ульяна удивленно подняла глаза. Наталья смотрела на нее, довольно улыбаясь.

– Вкусно! – благодарно протянула Ульяна.

– Ленивые голубцы. – Улыбка соседки становилась все шире.

– Это так называется?

– Ленивые голубцы, – настойчиво повторила женщина и начала смеяться. – Мы с тобой ленивые, как голубцы. Она пол моет, а мы ходим! – Наталья уже вовсю хохотала, хлопая себя по колену. – Мы-то его нет… а она! Ой, не могу. – И, резво вскочив на ноги, подхватила кастрюльку. – Ну, бывай.

Ее тяжелые шаги раздались по коридору, хлопнула дверь, и воцарилась тишина. А Уля долго еще сидела в кухне, ковыряясь в разваренных кусочках капусты. Нужно было собраться с силами и встать, уйти к себе, переодеться, залезть в душ, смыть с себя эти странные дни и наконец решить, что же делать дальше.

Когда в коридоре раздался металлический скрип ключа в замке, Уля допивала чай, всматриваясь в промозглую темноту за окном. Повешенные Оксаной прозрачные шторки, все в мелких капельках жира, вздулись на сквозняке, который потянул из распахнутой входной двери. Ульяна вскочила на ноги, щеки мигом запылали. Как давно ей не приходилось извиняться! Она просто забыла, как это делается. Какие слова подобрать для и без того враждебно настроенного парня, чтобы он согласился ей помочь?

Уля осторожно выглянула из двери кухни. В коридоре было темно. Рэм возился там, копаясь ключом в замке своей комнаты. Но ничего не получалось. Связка постоянно падала на пол, Рэм наклонялся за ней, медленно, через силу, чтобы спустя мгновение снова выпустить их из пальцев.

Он втягивал голову в плечи, скособоченный, какой-то поломанный, даже избитый. Уля подошла ближе, и в нос ударил тяжелый запах больного тела.

– О господи, Рэм! – не сдержалась она, подхватывая его за локоть, когда он начал сползать по стене. – Что с тобой случилось?

– Уйди, – прохрипел он, но, чтобы оттолкнуть Улю, нужны были хоть какие-то силы.

Потому она решительно вырвала из его влажных пальцев ключи, щелкнула замком и распахнула дверь. Серый полинявший коридорчик ничем не отличался от ее собственного. Уля помогла Рэму подняться и втащила его внутрь – ноги совсем не слушались. Он стонал, сжимаясь от каждого движения, и рухнул бы навзничь, отпусти Уля его хоть на секунду.

В темноте они добрались до низкого топчана, и Уля осторожно усадила Рэма, прислонив его спиной к стене. Судорога боли прошлась по худому телу. Он всхлипнул и затих, устало прикрыв глаза.

Ульяна просто не знала, что делать. Рэму было больно, мучительно, почти невыносимо. Как помочь? Чем облегчить страдания? Руки дрожали, мысли метались в голове.

– В сумке… Таблетки… – прохрипел Рэм, не поднимая век. – Дай.

Уля метнулась в угол, где распахнутой валялась спортивная сумка со сломанной молнией. Носки вперемешку с футболками, старые книжки с вырванными листами, пара теплых, но изношенных свитеров и, наконец, хрустящий кулек болеутоляющего. Ульяна пробежала по коридору в кухню, плеснула в чашку воды из-под крана и вернулась назад. Рэм успел стянуть куртку – теперь она лежала на полу – и завалился на бок, уткнувшись лицом в подушку.

– Держи, – прошептала замершая перед ним Ульяна.

Рэм дернулся, но подняться не смог. Уля, сама не зная, что именно вселяет в нее такой обездвиживающий страх, протянула руку и прикоснулась к его плечу. Он застонал еще сильнее, подался вперед и оторвал лицо от дивана.

– Помоги встать…

Уля присела рядом, потянула его плечи к себе, и Рэм навалился на нее всем телом. Через тонкую ткань рубашки она почувствовала, как бугрится его кожа: казалось, вся спина была испещрена старыми шрамами, глубокими, как устья высохших рек. Но еще утром она видела его тело – обнаженное, красивое, гладкое, пусть и изможденное нелегкой жизнью. Разве может такое быть?

Рэм тем временем проглотил три сероватых таблетки и затих. Все, что оставалось Уле, – чуть откинуться назад, позволяя ему устроиться поудобнее. Время замерло. Тишина прерывалась лишь редкими стонами да дыханием Рэма, которое становилось все спокойнее и глубже. Он больше не дрожал, тело расслабилось, навалившись на Улю теплым, податливым, живым весом. Та не заметила, как и сама задремала, продолжая легонько поглаживать его плечо.

Они очнулись почти одновременно, когда за окном забрезжил первый свет. Рэм завозился, приходя в себя, и сразу вскочил. Уля открыла глаза, не понимая, почему перед ней стоит помятый парень, ощупывающий себя через ткань рубашки. События прошедшей ночи возвращались в память рывками, и Уле вдруг стало неловко. Они провели ночь, сплетаясь телами, пусть одно и было одурманено лошадиной долей лекарства.

– Ты как? – сипло спросила Уля, прикладывая все усилия, чтобы голос звучал равнодушно.

– Уже лучше. – Рэм потер ладонью лицо. – Мне нужно было… прийти в себя. Теперь все хорошо.

Он смотрел выжидающе, поэтому Ульяна поспешила подняться с топчана, одергивая помятую футболку.

– Я испугалась за тебя, – пробормотала она. – Что все-таки случилось?

– Не слишком удачный вечер. – Он хмыкнул. – Спасибо, что не бросила на полу. Вот крику бы утром было.

– Ерунда, но я так и не поняла, что с тобой… Тебя избили?

Рэм помолчал, подбирая слова, но все-таки ответил.

– В некотором роде да. Я же говорю: все уже хорошо. Спасибо.

От вынужденной близости, что связала их прошлой ночью, не осталось и следа. Уля смущенно кашлянула, прочищая горло, и, сделав над собой последнее усилие, проговорила:

– Вообще, я ждала тебя вчера. Хотела извиниться. За то, что наговорила в сквере.

Рэм вскинул на нее глаза – было в них что-то еще, кроме усталой враждебности. Облегчение? Уле показалось, что именно так.

– Ерунда. Забудь. – Он говорил рублеными фразами и чуть заметно покачивался.

Как бы он ни храбрился, но прошедшая ночь еще била по нему отголосками тупой приглушенной боли.

– И вот еще что… я готова учиться. – Уля ненавидела себя за этот жалобный, просящий тон, но ничего не могла поделать. – Если ты, конечно, не против… Но если так, то я пойму…. Ничего. Ты уже пытался, а у меня не вышло… Но я хочу попробовать, если ты… – Она вконец запуталась и замолчала.