Палатка женщин освещалась изнутри бумажным фонарем, в котором тускло горела свеча, и в этом полумраке они беседовали между собой на английском, который Лэ уже немного усвоила, но говорила с трудом, коверкая фразы. Однако все же это было лучше, чем вообще не общаться, и служило девушкам единственной радостью. Вряд ли следует удивляться тому совпадению, что они говорили как раз о побеге и о том, что надо разрезать заднюю стену палатки и выскользнуть в джунгли, как только лагерь уляжется спать, а часовой на посту задремлет. Пока они говорили, часовой встал и ушел, а через секунду они услышали, как в заднюю стенку палатки кто-то скребется. Женщины смолкли, уставившись туда, где под давлением снаружи зашевелился брезент палатки.

Раздался еле слышный шепот: – Мемсахиб Дрынова!

– Кто там? Что вам нужно? – негромко спросила Зора.

– Я придумал способ бежать. Могу помочь вам, если хотите.

– Кто вы? – настороженно спросила Зора.

– Меня зовут Букула.

И Зора тотчас же вспомнила чернокожего, которого Абу Батн насильно увел с собой из базового лагеря.

– Потушите фонарь, – прошептал Букула. – Часовой ушел. Я войду и изложу вам свой план.

Зора встала, погасила свечу, и в следующий миг в палатку заполз Букула.

– Слушайте, мемсахиб, – сказал он. – Сегодня ночью собираются бежать парни, которых Абу Батн увел у бваны Зверева. Мы возвращаемся к экспедиции. Если хотите, возьмем вас с собой.

– Да, – согласилась Зора, – хотим.

– Хорошо! – сказал Букула. – А теперь внимательно слушайте. Часовой не вернется, но всем вместе уходить нельзя. Сперва я отведу вторую мемсахиб в джунгли, где дожидаются ребята, потом вернусь за вами. Объясните ей. Скажите, чтобы она следовала за мной, только без шума.

Зора повернулась к Лэ.

– Иди за Букулой, – прошептала она. – Ночью уходим. Я приду позже.

– Понимаю, – ответила Лэ.

– Все в порядке, Букула, – сказала Зора. – Она поняла.

Букула подошел к выходу и выглянул наружу.

– Пошли! – позвал он и шагнул в темноту. Лэ последовала за ним.

Зора полностью отдавала себе отчет в том риске, на который они идут, отправляясь в джунгли одни вместе с этими полудикими чернокожими, и, тем не менее, им она доверяла куда больше, нежели арабам, а, кроме того, верила, что вместе с Лэ сумеет распознать и пресечь любое вероломство со стороны кого бы то ни было из негров, которые в большинстве своем, как она знала, будут верны и надежны. Ожидая в тишине опустевшей темной палатки, Зора думала о том, что Букуле давно бы уже пора вернуться. Медленно тянулись минуты, слагаясь в часы, но ни негр, ни часовой так и не появлялись. Зора не на шутку встревожилась. Она решила больше не ждать, а идти в джунгли на поиски беглецов. Может, Букула не смог вернуться, опасаясь, что его обнаружат, и теперь они ждут за чертой лагеря подходящего случая отправиться за ней. Едва она встала, чтобы начать действовать, как снаружи послышались приближающиеся шаги. Зора стала ждать, полагая, что идет Букула, но вместо него в проеме на фоне внешнего полумрака увидела силуэт араба в развевающихся одеждах и с длинноствольным мушкетом. Араб просунул голову в палатку.

– Где Хаджеллан? – грозно спросил он, назвав имя отлучившегося часового.

– Откуда нам знать? – отозвалась Зора сонным голосом. – С какой стати вы будите нас посреди ночи? Мы что, приставлены караулить ваших часовых?

Подошедший пробурчал что-то в ответ и затем, повернувшись, громко крикнул на весь лагерь, что Хаджеллан пропал, и принялся спрашивать, не видел ли его кто-нибудь. Один за другим стали подходить воины, и начались долгие пересуды о том, что могло случиться с Хаджелланом. Его долго звали по имени, но ответа не последовало. В конце концов подошел шейх и всех допросил.

– Женщины хоть на месте? – спросил он у нового часового.

– Да, – ответил тот, – я с ними говорил.

– Странно, – промолвил Абу Батн и тут же позвал: – Ибн Даммук! Да где же ты, Ибн? Хаджеллан был твоим человеком.

Никакого ответа.

– Где Ибн Даммук?

– Здесь его нет, – сказал человек рядом с шейхом.

– И Фодила нет, и Дарайма.

– Обыщите лагерь и проверьте, кого еще нет, – приказал Абу Батн, и, когда поиски завершились, оказалось, что отсутствуют Ибн Даммук, Хаджеллан, Фодил и Дарайм, а также пятеро чернокожих.

– Ибн Даммук дезертировал, – провозгласил Абу Батн. – Скатертью дорога. Нам же больше достанется, когда станем делить выручку, полученную за женщин.

Успокоив себя таким образом, Абу Батн вернулся в палатку досматривать прерванный сон.

Тревожась за судьбу Лэ и ругая себя за то, что не сумела бежать, Зора провела бессонную ночь, однако для ее душевного равновесия было хорошо, что она не знала правды.

Букула бесшумно углубился в джунгли с шедшей сзади Лэ, и, когда они отошли на некоторое расстояние от лагеря, девушка увидела впереди себя темные фигуры людей, стоявших тесной кучкой. Из-за своих приметных нарядов арабы спрятались в кустах, а их рабы, сняв с себя белые одеяния, встали рядом с Букулой, почти обнаженные, не считая узких набедренных повязок, и у Лэ сложилось впечатление, что ее поджидают только чернокожие пленники Абу Батна. Но когда Лэ подошла к ним вплотную, то поняла свою ошибку, однако слишком поздно, чтобы спастись. Ее тут же схватили многочисленные руки, а в рот засунули кляп, и Лэ уже не могла позвать на помощь. Затем появился Ибн Даммук со своими арабами, и группа бесшумно двинулась вдоль реки по темному лесу, предварительно усмирив разъяренную верховную жрицу Пламенеющего Бога, связав ей за спиной руки и набросив на шею веревку.

Всю ночь они шли, ибо Ибн Даммук прекрасно представлял себе ярость Абу Батна, когда тот утром обнаружит, что его одурачили, и с наступлением утра они были уже далеко от лагеря, но Ибн Даммук продолжал идти вперед, позволив лишь короткую передышку для наспех проглоченного завтрака.

Кляп из рта Лэ вынули уже давно, и теперь Ибн Даммук шел рядом с ней, распираемый самодовольством. Он пытался заговорить с ней, но Лэ не понимала его и шла с выражением высокомерного отвращения, затаив в груди жажду мести и грустя от разлуки с Зорой, к которой дикарка воспылала безотчетной привязанностью.

К полудню отряд сошел со звериной тропы и устроил привал возле реки. И тут Ибн Даммук совершил роковую ошибку. Испепеляемый безумной страстью к прекрасной женщине и раззадоренный близостью, араб поддался желанию быть с ней наедине и повел на узенькую тропку вдоль берега реки, подальше от глаз своих спутников. Отойдя от лагеря ярдов на сто, он схватил ее в объятия и попытался поцеловать.

С таким же успехом он мог бы обнять льва. В пылу страсти Ибн Даммук позабыл о многом, в том числе о кинжале, который всегда носил на поясе. Но Лэ из Опара не забыла. Заметив этот кинжал при утреннем свете, она стала думать, как бы им завладеть, и сейчас, в объятиях Ибн Даммука, нащупала рукоятку. На миг она как будто сдалась, положила прекрасную точеную руку на его правое плечо, другую просунула под левую руку за спину, но поцеловать себя пока не давала, отворачивалась. И когда он собрался поцеловать ее силой, лежащая на его плече рука внезапно схватила его за горло. Длинные тонкие пальцы, казавшиеся такими нежными и белыми, стальными когтями впились в дыхательное горло обидчика, и в тот же миг другая рука, которая так нежно обнимала его, всадила ему под лопатку его же собственный длинный кинжал, пронзив сердце.