Вмешалась миссис Баррингтон.

— Не утомил ли Эдвард вас разговорами о своих проблемах?

Амарилис захотела узнать подробности и получила соответствующие разъяснения.

— Бедняжки, — вздохнула она, — как ужасно жить в страхе остаться без куска хлеба!

— Мы обязаны идти в ногу со временем! — настаивал на своем Эдвард.

— И что же будет? — спросила Амарилис.

— Поживем — увидим! Ясно одно — мы обязаны совершенствовать машины! Если волнения рабочих продолжатся, придется вызвать войска или принять другие серьезные меры.

Миссис Баррингтон сменила тему разговора. Она относилась к тем женщинам, которые не любят думать о неприятностях, полагая, что, если выкинуть их из головы, они исчезнут сами собой. Но я всерьез расстроилась, думая о людях, которые боялись, что машины лишат их средств к существованию.

— Говорят, что по соседству появились цыгане! — воскликнула миссис Баррингтон.

— Да, я видела, как утром они подъезжали, — подтвердила Клер. — Их кибитки тащились по дороге.

— Они не собираются здесь надолго задерживаться, — добавила Амарилис. — Мы видели их по пути сюда и даже кое с кем поговорили.

— С Ли, — уточнила я. — Вы помните Ли? Баррингтоны выглядели озадаченными.

— Шесть лет назад, — сказала я. — мы впервые познакомились с вами! Ли, видимо, было тогда лет четырнадцать, но я сразу же узнала ее. Мы тогда поехали в Ноттингем, чтобы выручить того цыгана, а Ли была той самой девушкой, из-за которой все началось!

— Теперь я вспомнил! — воскликнул Эдвард.

— Они сейчас спрашивают разрешения у моего отца разбить свой табор в лесу.

— Он разрешит им, — сказала Амарилис, — конечно, с обычным предупреждением о кострах.

Похоже, Баррингтонов не слишком заинтересовал разговор о цыганах, и миссис Баррингтон начала вспоминать прошлогодний день рождения, когда шел дождь и нам не удалось посидеть в саду.

Наконец, мы распрощались. Когда мы проезжали мимо Эндерби, я сказала:

— Давай заедем, у нас есть время.

Амарилис согласилась. Подъехав к дому, мы заметили Тамариск, сидящую верхом на пони, которого она получила в подарок на последнее Рождество.

Я не могла видеть Тамариск, не вспомнив о цыгане Джейке: она была очень красива, хотя и не обычной красотой. У нее были огромные выразительные черные глаза, темные ресницы и брови, а черты лица можно было назвать совершенными. Ее волосы не вились, но были такими густыми, что с ними ничего нельзя было поделать. Жанна была просто в отчаянии от этого: она, конечно, предпочла бы мягкие локоны. Жанна сама стригла ее в соответствии с единственным, по ее словам, возможным фасоном: это была короткая стрижка с челкой на лбу, так что Тамариск напоминала очень хорошенького мальчика. Для своих лет она была довольно высокой, длинноногой и грациозной, но характер у нее был непокорный. Моя мать и Клодина объясняли это тем, что ее испортила тетушка Софи, не чаявшая души в своей приемной дочери. Мать заявила, что никогда в жизни не видела Софи столь счастливою, благодаря этому капризному ребенку.

Тамариск была очень живой, умной и уже научилась читать. Но характер! Если ей было что-то не по душе, она могла впасть в гнев. Если кто-нибудь раздражал ее, она смотрела на этого человека своими огромными глазищами и говорила низким голосом: «Ты еще пожалеешь». Жанна то радовалась, то отчаивалась из-за этой девочки.

— Ума не приложу, что из нее получится, когда вырастет? — говорила она. — Уже сейчас она никого не слушается! Гувернантка сказала, что этот ребенок — сущее наказание! Бедняжка пробыла в доме всего лишь месяц, а ее предшественнице удалось выдержать только шесть недель!

Кто-то из служанок заметил:

— С цыганским ребенком ничего не поделаешь! Вы же знаете, чья кровь в ее жилах? Из нее может получиться и ведьма!

К несчастью, Тамариск услышала эти разговоры, и вместо того, чтобы огорчиться, обрадовалась.

— Я — ведьма! — постоянно напоминала она всем. — Ведьмы умеют напускать порчу!

Она совершила в Эндерби настоящую революцию: дом перестал быть приютом отшельницы и ее служанки, а Тамариск была в этом доме центром всеобщего внимания.

— Я не хочу, чтобы меня придерживали! — между тем кричала она. — Я хочу ездить сама!

— Привет, Тамариск! — сказала я. Сверкающие глаза остановились на мне.

— У тебя настоящая лошадь, — выпалила она, — а почему я не могу ездить на ней?

— Когда станешь постарше, ты будешь ездить также, — мягко объяснила ей Амарилис.

— Мне не нужно быть старше, я хочу сейчас!

— Ну, может быть, когда тебе исполнится семь лет…

— А я хочу сейчас!..

— Да уж, достается вам! — сказала я, сочувствуя, бедняге-конюху.

Тамариск опять взглянула на меня.

— Мы хотим повидаться с тетушкой Софи, — продолжила я. — С ней все в порядке?

— Я не хочу ездить на маленькой детской лошадке! Я не младенец!

— Младенцы вообще не ездят верхом, — заметила Амарилис.

— Некоторые ездят, я ездила!

— Пойдем, Амарилис! — сказала я, спешиваясь. — Этот ребенок просто невыносим!

— Бедняжка, ей нелегко живется!

— Нелегко? Тетушка Софи души в ней не чает, а Жанна постоянно потакает ей!

— И все-таки…

— Ну, ты найдешь смягчающие обстоятельства и для дьявола. — И я направилась в дом.

Тетушка Софи была в гостиной, хотя до рождения Тамариск она лишь изредка выходила из своей комнаты. Она выглядела почти хорошо, точнее, выглядела бы, если бы не ее необычные капюшоны, прикрывавшие изуродованную часть лица. Сегодня у нее был бледно-голубой капюшон в цвет платья. Рядом с ней сидела Жанна.

— Мы, наконец, решили, когда устроить день рождения, — объяснила я, — и ездили в Грассленд, чтобы пригласить хозяев в гости.

Тетушку Софи мы не приглашали. Мы знали, что она не захочет приехать, а если вдруг каким-то чудом изменит свое решение, то приедет без приглашения.

Она расспросила нас о здоровье моей матери и Клодины, что было чистой формальностью, поскольку накануне они навещали ее.

Я сказала:

— Эдвард Барригатон озабочен волнениями на фабрике: рабочие угрожают разбить машины.

Жанна бросила на меня укоряющий взгляд. В присутствии тетушки Софи не полагалось вести такие разговоры. Они напоминали ей о переживаниях и испытаниях, через которые пришлось пройти во время революционных беспорядков во Франции.

Чтобы отвлечь тетушку Софи от неприятных размышлений, Амарилис быстро проговорила:

— По пути мы видели Тамариск.