Об этом же писал Георгий Федотов в своей статье «Россия и свобода», поминая и «моральную тяжесть Москвы», и антихристианские и бесчеловечные черты в политических идеалах «московского человека» или «московита», как особого русского национального типа.

Российский публицист Вадим Штепа также подчеркивает необходимость антиимперской реконструкции новой столицы России, которую он предлагает назвать Китежем по имени города в известной русской легенде, сюжет которой обессмертил Римский-Корсаков. Интересной оборотной стороной этой легенды является то, что в ее изначальной версии Китеж, вопреки более поздней замене [Комарович, 1936], пал не под давлением татар и хана Батыя, а под натиском Москвы [Корнев, Штепа: 2000].

Владимир Можегов видит республиканский дух древнего Новгорода отчасти воплощенным в Санкт-Петербурге. Поэтому он предлагает распределить столичные функции между теми несколькими древними русскими городами, где традиции свободы были лучше развиты [Можегов, 2006].

Интересно отметить, что такая форма рассуждения, наверное, была бы не чужда и академику Дмитрию Лихачеву, который также видел Петербург именно новым воплощением Новгорода и продолжением его миссии. В качестве характерной особенности русских столиц он отмечал их близость к границам государства и связанность с торговыми путями. «Киев и Новгород возникают на важнейшем в X–XI веках европейском торговом пути, соединяющем север и юг Европы, – на пути из Варяг в Греки…» [Лихачев, 2006: 195]. С точки зрения Лихачева Петербург как бы возрождает этот транзитный путь из варяг в греки, разрушенный многими годами татарского ига [Там же: 379, 384–385]. Западные столицы России – в лице Новгорода, Киева или Петербурга – открывали Россию внешним культурным, политическим и экономическим связям, тем самым подтверждая ее скандовизантийский, то есть связующий цивилизации, характер.

Идея о символической важности движения столицы на Запад оказалась принципильной также для некоторых представителей СПС. Борис Титов, глава «Деловой России», называет Тверь и Новгород наиболее желательными будущими кандидатами на роль новой столицы в связи с их республиканскими традициями. Превращение одного из этих городов в политический центр с его точки зрения стало бы «торжеством исторической правды».

Дополнительные преимущества Твери связываются с ее промежуточным положением между Москвой и Петербургом и интегрированностью в основные транспортные артерии страны. Это обстоятельство позволит сократить финансовые издержки на это дорогостоящее мероприятие.

К вышеперечисленной группе авторов тесно примыкают несколько других заметных сторонников перемещения столицы. В противоположность первым их больше интересует не вопрос об эстафете исторической преемственности между новой столицей и старыми, во многом мифическими, русскими демократиями древности, а вопросы функционального удобства и рачительного использования государственных средств. Кроме того, они далеко не всегда разделяют резкие антимосковские аргументы и исторические реконструкции и редко настаивают на географическом и символическом приоритете запада. Однако с «западниками» всех этих авторов роднит неприятие московской гигантомании, традиций самодержавия и авторитарной власти.

Гавриил Попов, бывший мэр Москвы и ректор Международного университета, предложил создать небольшую новую столицу в городе Жигули. По мнению Попова, новая политическая столица не должна быть слишком громоздкой. Главная ее задача – служить нейтральной точкой по отношению к другим городам и регионам. В новой столице не должно быть корпораций, чтобы предотвратить развитие коррупции и лоббизма. Моделью для такой новой столицы, согласно Попову, может служить Вашингтон в США [Попов, 2000].

Кандидатуры волжских городов рассматриваются и другими участниками дискуссии. Эти города лишены сырьевой базы для своего хозяйственного развития, но могли бы служить точками интеграции с экономическими пространствами Сибири, будучи как бы на пути между демографическим центром России и ее природными богатствами. Эти районы страны – по большей части депрессивные на данный момент – могли бы приобрести особую значимость как центры роста и коммуникаций [Милов, 2010]. На эту же приволжскую область указывает журналист и автор нескольких статей на данную тему Алексей Алексеев, выдвигая кандидатуру Медведево в Марий Эл, небольшого города, на базе которого можно построить политическую столицу [Алексеев, 2008].

Политолог Станислав Белковский обращается к концепции южной столицы, но и на юге она подбирается в согласии с принципами экономности. На эту роль Белковский выдвигает кандидатуру Сочи, который уже получил огромные инвестиции от федерального правительства в связи с проведением Олимпийских игр. В числе аргументов в пользу этой кандидатуры он сослался на хороший климат, относительно небольшие размеры города и возможность снижения расходов на собственно строительство за счет уже вложенных средств в здания, инфраструктуру и другие олимпийские обьекты, которые можно будет конвертировать в правительственные службы [Белковский, 2011].

Политические ориентрации авторов в этой группе очень отличаются друг от друга в спектре позиций: от либеральных до крайне националистических (с акцентом на этническое определение нации). Однако несмотря на существенные различия в политических ориентациях, их основная мысль состоит в том, что они хотели бы видеть столицей России достаточно скромный город, который бы служил противовесом привычкам имперской грандиозности и продолжал бы европейские республиканские традиции договорного государства равных субьектов. Хотя далеко не все из них эксплицитно подчеркивают федеративные обоснования своего выбора, их предложения учитывают реалистические потребности коммуникации, человеческий фактор и в основном ориентированы на демографический центр России.

Тем не менее в декларациях и федералистских выводах некоторых авторов этой группы заметна тревожная тенденция мистификации существующих проблем политической системы России и их переинтерпретация в качестве сугубо московских проблем. В такой интерпретации проблемы политической системы России трактуются как проблемы, вызванные Москвой, москвичами и московской политической традицией. При этом антимосковская интерпретация русской истории в некоторых случаях сочетается с акцентуацией особых негативных моральных качеств москвичей, с которой сопрягается сама эта порочная традиция российской государственности. Тем не менее существующая политическая пирамида, вероятно, гораздо теснее связана с устройством самой власти, формирующей урбанистический ландшафт, чем с устройством Москвы и москвичей, паразитирующих на остальной стране. На взгляд автора, дискуссия могла бы стать более конструктивной, если бы она была освобождена от антимосковского пафоса.

Некоторые идеи и проекты построения новой столицы приобрели футуристические черты. Архитекторы Илья Лежава и Михаил Шубенков, профессора кафедры планирования городов МАРХИ, выдвинули идею линейного столичного города. Они ссылаются на своих предшественников, архитекторов, которые отстаивали эту идею уже в 1960-х годах.