— У Калечины-Малечины один глаз маленький, да удаленький! — это снова запела она.

Несмотря на обретённое богатство, билет они купить не смогли, потому что на станции не оказалось кассы. Катя когда-то знала об этом, но теперь забыла. Однако она совсем не запаниковала от этого факта, как случилось бы раньше, а спокойно, как выросшая, рассудила, что они объяснят ситуацию контролёрше или даже двум.

Электричка приползла сразу же. Им тут же нашлась свободная короткая скамеечка без соседей. Катя на этот раз сидела у окна, вдавливая руками в живот почтальонскую сумку. Кикимора охранно разместилась с краю, сняв варежки и приготовившись, если что, вцепиться когтями в опасного выросшего или невыросшего. Что оказалось совершенно зря, потому что никто, кроме нескольких старых выросших, не прошёл мимо и никто не заговорил с ними. Контролёрши за все четыре остановки так и не появились в вагоне. Катя с созданьицем вышли из зелёной железяки и свободно сошли с языка платформы — на станции их лилипутского города не построили турникетов. За пятнадцать минут пешей дороги домой они ни разу не встретили ни одного знакомого выросшего или невыросшего и ни одной бродячей или домашней собаки. Лифт без капризов и попутчиков довёз их и выпустил на одиннадцатом. Ключи сразу нашлись во внутреннем кармане пуховика. Замок не кусал их своими кривыми зубами, а позволил Кате быстро открыть дверь. Невыросшая подумала, что стала теперь везучая, как Лара.

«Нет, я везучая, как я!» — это додумала Катя.

Она подглядела время на мигающих электронных часах: до маминого вечера оставалось два часа, до папиного — четыре. Вот оно дурацкое, тянется жвачкой. Долго ещё колошматиться. Катя разложила деньги на видном месте — на диване перед телевизором, чтобы родители сразу увидели, какая она невероятная молодец. Думала ещё написать записку «дяди-Юрины за бабушкин дом», но решила, что сама скажет и так будет ещё очевидней, что она блестящая девочка.

Созданьице как зашло в квартиру, то сразу освободило себя от всякой человеческой глупости: шарфа на морде, варежек, шубы, дурацких сапог, рейтуз, длинной верхней юбки и бонбоновой шапки.

— Ки-и-и-и-и-и-и-и… — это Кикимора выдохнула от наслаждения.

Она залезла на коридорную тумбу, села прямо на всякие мелочи, что там валялись, и начала тихонько вращать в воздухе куриными конечностями.

Катя тоже решила переодеться: стянула мокрые по щиколотку колготки и вылезла из мятого ученического платья, школа же закончилась! Невыросшая надела байковую рубашку и мягкие домашние штаны.

— Давай играть, — это Катя сказала созданьицу и сняла её с коридорной тумбы, придерживая под мышки. Кикимора возмущённо забурчала.

— Я тоже устала, но мы дети и должны играть, — это по-выросшему рассудила Катя.

Созданьице почесало ухо за платками и похлопало беличьими ресницами над уставшими жёлтыми глазами.

— Мама вернётся и приготовит нам вкусной горячей еды, например, котлеты с пюре, а не каких-нибудь там живых мышей. Пойдём! — скомандовала Катя.

Она решила, что раз Кикимора как бы её младшая сестра, то Катя сможет научить её каким-нибудь полезным вещам. Разумеется, созданьице умело делать что-то гораздо лучше, чем Катя, — вязать, или брать у выросших (и невыросших) незаметно их вещи, или щекотаться до полоумия. Но Катя решила, что попытается показать ей что-нибудь интересное. В родительской комнате невыросшая включила пыльный музыкальный центр. Он закрякал выросшим голосом что-то про приезд президента. Катя завращала большим колёсиком. Радио шипело, перекашливая с сильных музыкальных ударов до рекламных голосов. Кикимора, устало моргая, стояла посредине комнаты.

— Щас, — это пообещала Катя.

Она принялась нервно выкручивать колёсико, но тут же решила быстро успокоиться. Нужно вести себя, как удачливая выросшая, то есть действовать спокойно, даже когда хочешь поиграть, как невыросшая. Наконец она нашла нужный звук. Немного шипя и покхекивая, мохнатые динамики выпускали из себя вальс. Он отличался от того, который Вероника Евгеньевна включала им в школе, но тоже состоял из зазеркаленного, уютного ритма. Катя сняла тапки, подошла к Кикиморе, согнулась примерно до её роста, взяла её верхние старушечьи лапы в свои и развела их в стороны.

— А потом вот так, раз-два-три! Повторяй за мной, — объяснила невыросшая и затанцевала.

Кикимора затопталась вслед за Катей, опустив маленькую голову и глядя безотрывно на её босые ноги. Линолеум зашуршал и заскрипел от усердия вальсирующих.

— Раз-два-три, раз-два-три! Не горбись! — командовала Катя.

Созданьице притянуло наспинный горбик к лопаткам. Раз-два-четыре-два. Кикимора сбивалась с ритма и спотыкалась на ровном месте.

— Просто повторяй про себя: раз-два-три, раз-два-три! И смотреть надо на партнёра или в сторону.

Кикимора подняла жёлтые зрачки и упёрлась ими в слепой телек.

Не глядя на подсказку из Катиных ног, танцевать стало совсем сложно, и кикиморская левая споткнулась о босую Катину правую.

— Ай, царапаешься! — это возмутилась невыросшая.

Катя потёрла щиколотку, там образовалась белая царапка. Созданьице забрало от Кати свои лапы, встало прямо и грустно посмотрело на линолеум.

— Но для первого раза совсем неплохо! У меня хуже было, — проговорила Катя.

Она осторожно взяла Кикиморские руки в свои. Когти случайно царапнули внутренности её ладоней, но Катя стерпела. Они снова начали перебирать ногами в такт волнистой музыке. Сверху застучали по трубам, но невыросшая и созданьице то ли не слышали, то ли не обращали внимания. Кикимора танцевала уже правильнее. Это было удивительно, Катя ещё никогда-никого-ничему не учила, все только учили её: Вероника Евгеньевна, папа, мама, бабушка, Лара, даже Сомов.

Они потанцевали ещё немного, потом повалялись на ковровом полу в Катиной комнате, смотря, как заливные пятна на потолке стекаются вместе в города, горы, деревья, рыб, людей с головами животных, неразборчивые фигуры голых людей, изогнутые лестницы и сросшиеся сапоги. Кикимора хэхэкала и удивлялась, показывая бугристо-когтистым пальцем вверх. Катя гордилась необычайно своими ловкими водными подтёками. Кикимора тоже немного налепила из них: длинный поезд, путешествующий по кругу, дачный дом, который подкидывает в ладони вязаная варежка, младенец, вращающийся в солнечном кругляшке в позе эмбриона.

Потом Катя лежала солдатиком на ковре, а Кикимора хватала её за ноги и переворачивала ногами то к окну, то к выходу, то к окну, то к выходу. Невыросшая обливалась смехом, и созданьице тоже подхихикивало и говорило «Га!», «Гэ!» или «Хе!». Когда Кикимора утомилась и села поправлять перекрутившиеся тряпочки, Катя рассмотрела созданьице и решила, что оно выглядит не очень. Многотряпочный наряд с привязанными предметами совсем пропитался пылью и походил на вскрытый пылесосный мешок. Кикиморская морда, невыспанная, с сине-жёлтыми складчатыми мешками под глазами и седым пухом, сделалась за сегодняшний день ещё старушечье, то есть морщинистее. А главное, из-под двух или трёх (толком не сосчитаешь) платков некрасиво выбивались и торчали серебристые паутинистые пряди.