к Миллисент. Она проверяет свой телефон. Я наклоняюсь к ней и касаюсь ладонью ее щеки — точь в точь как она делала множество раз. Жена вскидывает на меня глаза в удивлении.

— Итак, у нас есть план? — говорю я.

Улыбка озаряет все ее лицо:

— Конечно.

45

Шум утих. Впервые, как бы невероятно это ни звучало, приходит четкое видение ситуации. Прозрение. До того, как я увидел, как Дженна ударила парнишку в секции крав-мага, я не понимал, что мы с Миллисент делали больше, чем сознавали. Мы разрушали нашу собственную семью.

Последнее письмо Оуэна далось мне легче всех. Ведь у меня теперь есть цель — избавиться от него. И, похоже, я знаю, как ее достичь.

И, хотя я отправлю это письмо Джошу (как делал всегда), адресую я его людям. Я говорю им: вы все — дураки!

«Я вам дал уникальный шанс. Я попытался помочь вам меня поймать и сообщил даже для этого точную дату похищения очередной жертвы. Я даже дал вам две недели, чтобы подготовиться, спланировать мою поимку. Но, несмотря на это, вы потерпели фиаско. Вы не остановили меня, вы не смогли меня поймать, и Наоми мертва из-за вас. Не заблуждайтесь! В смерти Наоми повинен не я. А вы!

Она это поняла. Наоми смотрела те же репортажи, что и вы, читала мое первое письмо и все же осталась одна в пятницу 13-го. Наоми поняла, что повела себя как дура. Но не утратила веры и надежды. Она верила, что вы ее ищете. Надеялась, что вы ее найдете. Ее веру вы не обманули, но надежду не оправдали.

Будь у меня время, я бы рассказал вам все, что я с ней делал. Я бы описал вам каждую отметину, каждый порез, каждый синяк на ее теле. Но это было бы излишним. У вас уже есть ее тело.

И мне больше нечего вам сказать. Мы сыграли в игру, и вы проиграли. Наоми проиграла. Все проиграли, кроме меня. И теперь я откланиваюсь. Я совершил задуманное и возвращаюсь назад. Мне больше нечего доказывать. Ни вам, ни себе.

До свиданья.

Наконец-то».

Когда окончательный вариант письма готов, я сообщаю об этом Миллисент. Она приехала в клуб забрать Рори, решившего поиграть после школы в гольф. Миллисент останавливается у теннисного корта, где я поджидаю очередного клиента. А потом устремляется ко мне с улыбкой на губах; ее каблуки телесного цвета ритмично цокают по бетону.

Проходит несколько дней с нашего вечернего разговора. Став публичным человеком, Джейн Доу начала раздавать интервью направо и налево. И мелькала повсюду, пока… пока прошлой ночью не возникла Джейн Доу № 2.

Вместо пресс-конференции она решила выступить в прямом эфире, и его транслировали все местные новостные агентства. Эта женщина оказалась моложе остальных. Возможно, она еще учится в колледже. У нее черные как смоль волосы, бледная кожа и губы такие красные, словно их накрасили кровью. Джейн № 2 — практически полная противоположность типичным жертвам Оуэна. Но она рассказала почти такую же историю, что поведала всем Джейн № 1. Только парковка в ней другая, да еще несколько подробностей. Эта Джейн заявила, будто Оуэн ударил ее по лицу, и показала красновато-фиолетовый синяк на щеке.

Когда живой эфир закончился, на телеэкране появился мой старый друг Джош. В предыдущий раз он был очень серьезным, но прошлой ночью его голос звучал почти саркастически. Он, конечно, не сказал прямо на камеру, что Джейн № 2 — лгунья, но явно так думал. Я тоже не могу себе представить никого, кто бы ей поверил. Я так точно не поверил.

Проблема в том, что из-за таких женщин, как она, Оуэн остается главной темой всех новостных репортажей. Мне не нужно напоминать об этом Миллисент, когда она заходит на теннисный корт.

— Я готов, не знаю, как ты, — говорю я.

Глаза моей жены скрывают и от солнца, и от меня темные очки. Но она кивает.

— И тебе привет.

— Извини, — я наклоняюсь и целую Миллисент в щеку. Она пахнет цитрусом. — Привет!

— Привет. Письмо готово?

— Хочешь его прочитать?

Мне очень хочется понаблюдать за женой, пока она будет его читать. Но Миллисент мотает головой:

— В этом нет необходимости. Я тебе доверяю.

— Знаю. Я только спросил.

Она улыбается и целует меня в щеку:

— Увидимся дома. Ужин в шесть.

— Как всегда.

Я провожаю Миллисент взглядом.

Сегодня она не заезжает в гастроном «У Джоя». Она занята исключительно работой — либо сидит в офисе, либо показывает клиентам дома.

Я все еще слежу за маячком, проверяю, куда она ездит. Но не потому, что хочу знать, что с Наоми. Мне это уже известно. Если Наоми еще не мертва, то скоро будет. Я слежу за маячком, потому что мне нравится следить за Миллисент.

* * *

Проходит еще один день, потом еще один. И Джош продолжает считать, сколько суток минуло с тех пор, как пропала Наоми. Я регулярно смотрю его репортажи по мобильнику, ожидая горячую новость о находке ее тела. Даже, просыпаясь посреди ночи, я ощущаю жгучее желание узнать, что это, наконец-то, свершилось.

В Интернете новости могут смениться в любой момент. Обычно я не слежу за ними. Но сейчас я жду новых сообщений с нетерпением и беспокойством. Я спускаюсь вниз, выхожу на задний двор и проверяю свой телефон. Новости те же, что и были, когда я улегся в кровать. Ничего нового, ничего не случилось. Утомительный повтор.

Но я не устал. В два часа ночи воздух звенит тишиной. Тишина стоит во всей округе. Никто в Хидден-Оуксе сегодня не устраивает ночных застолий. И музыка нигде не играет. Я не вижу света даже в самых больших домах, «почти хоромах», как мы их зовем.

Мне бы очень хотелось называть так и наш дом. Ведь это здорово — смотреть на свой дом и сознавать: это то место, где нам бы хотелось жить вместе с Миллисент, это дом, ради которого мы так много и усердно трудились. Увы, дом нашей мечты находится в самой сердцевине Хидден-Оукса, в его «внутреннем круге». Там, где дома превращаются в настоящие особняки и где живут управляющие хедж-фондов и хирурги.

Мы с Миллисент живем в среднем круге, и то только благодаря грязному разводу одной семейки, приведшему к замораживанию их активов с последующей продажей банком их недвижимости в счет взыскания неплатежей. Поскольку Миллисент постоянно направляла в этот банк ипотечных клиентов, мы смогли приобрести дом, который иначе бы себе никогда