Сейчас Дженна дома, в безопасности. Спит в своей постели и не бросается камнями. Ни на кого не замахивается и не отрезает себе то, что осталось от ее волос. Миллисент успокоилась. И даже принесла нам десерт — шоколадный эклер. Она разрезает его на две половинки — абсолютно одинаковые. Я беру свой кусочек, жена — свой. И я стираю шоколад с ее верхней губы.

— С Дженной творится что-то неладное, — говорит Миллисент.

— Да.

— Нам надо поговорить с ее доктором. Я могу позвонить…

— А она не похожа на Холли?

Миллисент бросает свой эклер, как будто он вот-вот взорвется:

— На Холли?

— Может быть, у нее то же самое. Та же болезнь.

— Нет.

— Но…

— Нет. Холли начала мучить насекомых, когда ей было два года. Дженна совершенно не похожа на нее.

Если так сравнивать, то жена, конечно, права. Дженна вскрикивает всякий раз, как видит какого-нибудь жучка. Она не может убить даже паука. Не то что его мучить.

— Тогда это наша вина, — говорю я. — Нам надо избавиться от Оуэна.

— Мы пытались.

— Я полагаю, охота за Наоми должна быть закончена, — продолжаю я. — Мы должны сделать так, чтобы ее нашли.

— Чем это поможет…

— Так мы сможем навсегда избавиться от Оуэна, — когда Миллисент собирается озвучить очевидное, я поднимаю руку: — Знаю, знаю. Трудно избавиться от того, кого нет, да?

— Можно и так сказать.

— Идея с воскрешением Оуэна была блестящей. Я этого не отрицаю. Но мы спровоцировали так много проблем.

— Много?

— Да. Дженна. Люди в этом городе. Женщины по-настоящему напуганы, — я тщательно избегаю того, что не известно Миллисент. Например, причину самоубийства Тристы.

Жена кивает:

— Я и думать не думала навредить Дженне.

— Я знаю, что ты этого не хотела, — я наклоняюсь вперед на своем кресле, поближе к Миллисент, чтобы она расслышала все, что я собираюсь сказать: — Очень трудно, если не невозможно, сымитировать его смерть за отсутствием тела. Единственный вариант — если он утонет в океане или озере, и его никогда не найдут. Но сомнения у людей останутся. Чтобы все выглядело правдоподобно, нам нужен человек, который расскажет эту историю и которому поверят.

— Как Наоми, — говорит Миллисент.

— А каковы шансы, что она это сделает?

— Нулевые.

— Тогда Оуэн не умирает. А просто снова уезжает куда-то, — на этих словах я делаю паузу, ожидая реакции жены. Но она не произносит ни слова, и я продолжаю: — Оуэн настолько самоуверен, что написал репортеру, сообщил через него всем, что он вернулся, и даже назвал точную дату похищения своей новой жертвы. Так почему бы ему не сообщить всем, что он собирается уехать? Он — из тех людей, что бахвалятся собой и своими поступками. Так что он вполне может написать: «Я рассказал вам, что решил сделать и когда я запланировал это сделать. Но вы так и не смогли меня поймать. А теперь вам никогда меня не найти».

Миллисент едва заметно кивает, словно размышляет над моей идеей.

— Я знаю, она не идеальна, — говорю я. — Но, если Оуэн исчезнет, все перестанут о нем говорить. И Дженна, возможно, избавится от своих страхов.

— Только момент нужно выбрать подходящий, — подает голос, наконец, Миллисент. — Они должны найти Наоми до того, как ты отправишь очередное письмо.

— Абсолютно верно.

— Я позабочусь об этом.

— Может, мы сделаем это вместе?

Миллисент смотрит на меня, ее голова склоняется набок. На мгновение я думаю, что она хочет улыбнуться. Но это не так. Все уже слишком серьезно. Мы вышли за рамки прелюдии к сексу.

— Я возьму на себя Наоми, — говорит Миллисент. — А ты сосредоточься на письме. Ты должен заставить всех поверить в отъезд Оуэна.

Мне хочется возразить, но вместо этого я киваю. В ее словах есть резон.

— Надеюсь, это поможет, — слабо вздыхает Миллисент.

— Я тоже.

Я подаюсь вперед и кладу свою руку в ее ладони. И мы сидим так, пока жена не косится на остатки моего эклера и не откусывает от него кусочек. Я беру ее половинку эклера и делаю то же самое. На лице Миллисент появляется слабая улыбка. Я сжимаю ее руку.

— Все будет хорошо, — заверяю ее я.

Раньше так всегда говорила Миллисент. Она говорила так, когда мы были молодыми и родили одного ребенка, а потом и второго. Она говорила так, когда мы купили наш первый дом, а потом и второй, побольше.

И она сказала так, когда тело Холли лежало в нашей общей комнате с головой, размозженной теннисной ракеткой.

* * *

Пока я стоял над Холли, осознавая, что я наделал, Миллисент начала действовать.

— У нас еще остался в гараже тот брезент? — спросила она.

Мне потребовалась минута, чтобы понять смысл ее слов:

— Брезент?

— Ну, после той протечки.

— Думаю, да.

— Принеси его.

Я медлил, размышляя над тем, стоит ли вызвать полицию. Ведь именно так поступают люди, когда убивают кого-то в целях самообороны. Они звонят в полицию и объясняют, что случилось, потому что они не совершили ничего плохого.

Миллисент прочитала мои мысли.

— Ты думаешь, полиция поверит, что Холли тебе угрожала?

Мне, атлету! Мне, со сломанной теннисной ракеткой.

Холли, совершенно безоружная!

Я не спорил. А пошел в гараж и, порывшись на полках и в пластиковых контейнерах, нашел свернутый синий брезент. Когда я вернулся в комнату, тело Холли лежало на полу уже в другом положении — с вытянутыми ногами и руками.

Мы расстелили брезент на полу и завернули в него тело как мумию.

— Давай перенесем ее в гараж, — сказала Миллисент. Так буднично, как будто и не размышляла над этим.

Я сделал, как она просила, и Холли оказалась в багажнике моей машины. Я отвез ее в лес и похоронил, а Миллисент замыла кровь на полу. К тому времени, как дети вернулись домой из школы, все следы Холли были затерты.

Так же мы поступили и с Робин. С той лишь разницей, что не предали ее земле. Тело Робин и ее маленький красный автомобиль нашли свой последний приют на дне озера.

Миллисент права. У нас всегда все было хорошо.

Теперь моя очередь сделать так, чтобы у нас и дальше было все хорошо.

* * *

Обе половинки эклера съедены, и Миллисент смахивает крошки в мусорную корзину. Мы встаем, пересекаем пустой темный офис и направляемся на выход, к машине. Уже совсем поздно. Даже китайский ресторан не работает. Но спортзал открыт круглые сутки. Он выделяется на общем фоне, как галогеновая звезда в темном небе.

Перед тем, как завести мотор, я поворачиваюсь