допустимым знанием было некритическое текстуальное знание подборки латинских и греческих авторов, а показателем хорошего стиля была насыщенность цитатами, ссылками и стереотипными выражениями. Поэтому первоначально развитие британской науки происходило вопреки формальной образовательной структуре и в условиях откровенной враждебности со стороны преподавательского состава и духовенства.

Над французским образованием тоже довлела классическая традиция иезуитов; следовательно, немцам было проще организовать группу исследователей, весьма небольшую по сравнению с масштабом стоящих задач, однако превосходящую небольшие коллективы британских и французских исследователей и экспериментаторов. И хотя эта экспериментально-исследовательская деятельность делала Британию и Францию наиболее богатыми и могущественными странами в мире, она не делала богатыми и могущественными тех, кто этой деятельностью занимался. В искреннем человеке науки всегда есть нечто не от мира сего; он слишком занят своими исследованиями, чтобы еще и планировать, как на этом заработать деньги.

Поэтому вполне естественно, что экономическая эксплуатация его открытий легко становится добычей людей корыстных. Мы видим, что каждая новая фаза научно-технического прогресса создавала в Великобритании свое поколение богатых людей, которые хоть и не проявляли такого же страстного желания, как схоласты и клерикалы, преследовать и убить курицу, несущую национальные золотые яйца, но вполне спокойно относились к тому, что это приносящее прибыль существо живет впроголодь.

В этом отношении немцы были несколько умнее. «Образованные» немцы не проявляли такой горячей ненависти к новому знанию. Они разрешали ему развиваться. Опять же, немецкий деловой человек и промышленник не испытывал такого презрения к человеку науки, как его британский конкурент. Немцы рассматривали знание как культурное растение, которое дает тем больший урожай, чем лучше его удобрить. Поэтому они предоставляли людям науки определенную свободу действий; их общественные расходы на научные исследования были относительно большими, и эти расходы окупались многократно.

Ко второй половине XIX в. немецкий язык, благодаря деятельности немецких ученых, стал обязательным для каждого, кто занимался наукой и стремился идти в ногу с последними достижениями в своей области. В некоторых отраслях, особенно в химии, Германия далеко опередила своих западных соседей. В Германии научные достижения шестидесятых и семидесятых начали сказываться в восьмидесятых годах XIX в., и немцы обеспечили себе более быстрый технический и промышленный рост, чем Британия и Франция.

Сама же механическая революция началась с того, что истощились запасы леса для чугунолитейных заводов Англии. Это привело к использованию угля, использование добываемого в шахтах угля привело к появлению простого насосного двигателя, усовершенствование Уаттом насосного двигателя и приспособление его для привода машин привело к появлению локомотива и парохода.

Это был первый этап значительной промышленной экспансии — через использование пара. Второй этап механической революции начался с использования науки об электричестве для решения практических проблем, а также развития электрического освещения, электрической силовой передачи и тяги.

Третий этап начался в восьмидесятых годах, когда был создан новый тип двигателя, в котором вместо силы расширения пара стали использовать силу расширения воспламеняющейся смеси. Полученные таким образом легкие двигатели с высоким коэффициентом полезного действия стали применяться в автомобилях, а затем были доведены до такой степени легкости и эффективности, что обеспечили практическую реализацию полета, о теоретической возможности которого давно было известно.

В этой сфере важнейшее значение имела деятельность братьев Райт в Америке. Еще в 1897 г. профессор Лэнгли, из Смитсоновского института в Вашингтоне, создал летающую машину — однако не настолько мощную, чтобы поднять в воздух человека. Его следующее изобретение — полномерный аэроплан — не прошел первых испытаний, однако после многочисленных доработок был успешно поднят в воздух пилотом Кертисом через несколько лет. К 1909 г. самолет стал пригоден для того, чтобы на нем передвигались люди.

С доведением до совершенства железнодорожного и автомобильного транспорта наступила некоторая пауза в сокращении времени поездок, однако самолет предоставил новые возможности для сокращения времени, необходимого для перемещения из одной точки земной поверхности в другую. В XVIII в. расстояние между Лондоном и Эдинбургом преодолевалось за восемь дней пути; в 1918 г. британская Комиссия по гражданскому воздушному транспорту объявила, что поездка из Лондона в Мельбурн, составляющая половину путешествия вокруг Земли, будет занимать через несколько лет те же самые восемь дней.

Эти достижения представляют собой лишь один аспект процесса углубления и расширения человеческих возможностей. Например, земледельческая наука и сельскохозяйственная химия добились в XIX в. столь же важных успехов. Люди научились так удобрять почву, что стало возможным убирать с одной и той же площади урожай вчетверо и впятеро больший, чем в XVIII в. Еще более впечатляющих успехов добилась медицинская наука: средняя продолжительность жизни увеличилась, возросла ежедневная работоспособность, снизилась смертность, вызванная общим неудовлетворительным состоянием здоровья.

Все эти достижения обеспечили столь разительную перемену в жизни человечества, что можно говорить о наступлении нового периода в истории. Механическая революция была осуществлена всего за столетие с небольшим. За это время человек добился больше успехов в улучшении материальных условий своего существования, чем за весь долгий период между эпохой палеолита и эпохой земледелия или между правлением фараона Пепи в Египте и правлением Георга III.

Возник новый гигантский материальный каркас человеческих отношений. Понятно, что он требует значительной реорганизации наших социальных, экономических и политических методов. Но эта реорганизация стала возможна лишь благодаря достижениям механической революции, и процесс реорганизации находится в своей начальной стадии.

Во многих исторических работах проявляется тенденция смешивать два понятия: то, что мы охарактеризовали, как механическую революцию, которая была явлением совершенно новым для человеческого опыта и явилась следствием прогресса в научной сфере, новым шагом вперед, аналогичным изобретению земледелия или открытию металлов, и то, что имеет совершенно иное происхождение, что уже имело исторический прецедент — промышленную революцию.

Эти два процесса происходили одновременно, постоянно оказывая друг на друга влияние, но по происхождению и сути своей они были разными явлениями. Даже если бы не было угля, пара и различных механизмов, нечто вроде промышленной революции все равно произошло бы; однако в этом случае это явление в гораздо большей степени напоминало бы социальные и финансовые процессы в последние годы Римской республики. Снова повторилась бы история с лишенными земли свободными крестьянами, артельным трудом, крупными имениями, крупными финансовыми состояниями и разрушительными для общества финансовыми процессами.

Даже фабричный способ производства возник до появления электричества и машин. Фабрики были