Таким образом, по словам Сугино, в конце 1924 года почти все политические деятели, хотя и по разным мотивам и имея различные конечные цели, были за соглашение с советской властью.

Эти свои информации Сугино закончил сообщением, что в настоящее время ведутся в Пекине переговоры японского посла с большевиком Караханом, которые, вероятно, очень скоро закончатся признанием со стороны японского правительства советской власти.

При наших разговорах у меня создавалось впечатление, что он говорит мне не только свое мнение, но и лиц, находившихся тогда у власти.

Как-то он мне сказал: «Вы мне говорили, что хотите отсюда проехать в Маньчжурию и побывать в Харбине. Я не только от своего имени, но и от имени моего начальства должен вам сказать, что вам туда ехать нельзя. Вы знаете, что по требованию большевиков маньчжурскими властями в Харбине арестованы бывший генерал-губернатор Приамурского края Гондатти и бывший начальник КВЖД Остроумов. По настоянию японцев их арест не привел к особо суровым мерам против них; они содержатся не в тюрьмах, а в больнице. Но все же их положение очень неприятное. Если вы приедете в Маньчжурию и попадете в полосу отчуждения КВЖД, вы, в лучшем случае, будете арестованы, но может случиться что-либо и худшее. Я категорически вам рекомендую в эту авантюру не пускаться».

Другим моим «высоким» собеседником, и только по политическим вопросам, был барон генерал Ойя.

По-видимому, в верхней палате он играл довольно видную роль. По своим политическим взглядам – крайний правый. Бывший воспитанник германской Академии Генерального штаба, большой поклонник германской армии, участник Русско-японской войны, проводивший (или пытавшийся проводить в жизнь) после гибели адмирала Колчака стремления Японии к аннексии Дальнего Востока к востоку от озера Байкал – он, казалось бы, не мог быть особенным поклонником национальной России.

Виделся я с ним два раза. Оба раза наши свидания происходили по его инициативе в японском Дворянском собрании в Токио (собрание самураев). По существу, генерал Ойя мне сказал то же, что мне говорил Сугино. Но добавил он следующее: «Я уверен, что соглашение с большевиками теперь будет заключено. Уверен и в том, что через несколько лет в Японии все убедятся, что с большевиками дела иметь нельзя и что нам гораздо выгоднее иметь дело с национальной Россиею. Думаю, что тогда Япония будет способствовать воссозданию национальной России, с которой, конечно, нужно будет договориться по целому ряду вопросов.

Не отрицаю, что у многих японских деятелей были мечты не только о захвате русского Дальнего Востока, но всей территории к востоку от Байкала. Но полагаю, что теперь об этом никто серьезно не думает.

И наш опыт после гибели адмирала Колчака и германский опыт в Малороссии показали, что аннексировать крупные территории не так легко. Мы с подобной задачей просто не в силах теперь справиться. Наша задача – это обеспечить Японию сырьем и питательными продуктами, которых нет или не хватает у нас на островах. Мы должны установить полную обеспеченность в получении всего этого из Маньчжурии и прилегающего района Монголии. На этих территориях, конечно, для нас должна быть обеспечена полная возможность удовлетворять наши нужды. Территорий, входивших в состав Императорской России, как русских земель, нам не надо. Мы отлично понимаем, и думаю, что будем понимать, что, отрывая от России русские земли, мы создадим на будущее время опасного врага, который не помирится с тем, что у него мы теперь отняли бы. Да и по климатическим условиям сами японцы не могут эксплуатировать северные области, где, кроме русских, почти нет других рабочих сил. По всем этим причинам, стремясь стать твердой ногой на материке и получив необходимое нам сырье и продукты, мы не должны обострять отношения с Россией, а должны с ней договориться. Нам выгодно будет иметь рядом с нами дружественную националистическую Россию, а не заразное гнездо интернационала».

Затем и барон Ойя не рекомендовал мне ехать в Маньчжурию.

Во время моего нахождения в Токио ко мне регулярно два раза в неделю приходил какой-то чин министерства внутренних дел (явно из политической полиции) и очень вежливо справлялся о том, что я видел и еще хочу увидеть в Токио, какие вообще мои планы и предположения, долго ли я буду гостем в Токио и т. п.

Один раз я обратил внимание на то, что вещи в моем чемодане уложены не совсем так, как были положены мною. Явно, что кто-то полюбопытствовал и порылся в моих вещах.

Около 20 декабря пришел вновь мой постоянный полицейский посетитель и очень мне советовал, не откладывая решения на несколько дней, безотлагательно уехать куда-либо из Токио, а еще лучше вообще из Японии. Я обещал дать ответ на другой день утром, так как хотел предварительно поговорить с Сугино, которого ожидал в этот день.

Вскоре после ухода полицейского пришел несколько взволнованный Сугино и сказал, что мне надо безотлагательно уезжать из Токио, так как в ближайшие дни состоится признание Японией советской власти и подписание соглашения в Пекине между японским послом в Китае и большевиком Караханом. Сугино мне сказал, что важно, чтобы я уехал из Токио, но что я могу задержаться на некоторое время в Нагасаки, куда я наметил поехать.

На другой день в 12 часов ночи поездом небольшой скорости (я хотел с раннего утра смотреть виды) я выехал из Токио. Сначала я попал в вагон 2-го класса, битком набитый, но через несколько времени пришли два кондуктора и на ломаном английском языке предложили мне перейти в другой, свободный вагон. Я согласился. Вагон оказался mixed (микст) 1-го и 2-го классов; вагон был совершенно пустой, и в нем не было электрического освещения. Кондуктора пристроили два огарка в фонари, и я барином отправился дальше, оставаясь один в вагоне, но, по-видимому, под наблюдением. Оба кондуктора были очень милы и любезны, но не покидали меня. Так, в их сопровождении, я и продолжал путешествие.

К рассвету мы проделали половину пути между Токио и Симоносеки; когда можно было уже разбирать окрестности, поезд находился около г. Сака. По обе стороны железной дороги, насколько видал глаз, возвышались конусообразные довольно высокие горы (сопки) с очень крутыми скатами. Впечатление было (что, впрочем, подтвердили и сопровождавшие меня «кондуктора»), что горы покрыты сосновым лесом и совсем не обрабатываются («кондуктора» сказали: «Там нет воды; доставать воду очень трудно, а без воды ничего не растет»), но зато нижняя треть или четверть этих сопок разделена на великолепно возделанные террасы; внизу же, между сопками, почти везде рисовые плантации, а селения и хутора на нижних площадках сопок.

Когда мы подъезжали к г. Окояме, на юге, среди сопок, стало проглядывать море; это был пролив, отделяющий остров Нипон от островов Си-Кокара и Киу-Сиу.

Когда мы подъезжали к Хиросиме (это уже близко от южной оконечности острова Нипон), было видно, что культура сопок очень высока. Имеется ли здесь, на сопках, вода, или культура апельсиновых деревьев с лихвой покрывает расходы на проведение воды на горы, но сопки разработаны до вершины и все покрыты апельсиновыми садами.