было удовлетворить претензии курфюрста Ганноверского, который и стал английским королем под именем Георга I (1714–1727). Он был стопроцентным немцем, по-английски говорить не умел и привез с собой в Виндзор целый сонм немецких женщин и немецких слуг. С его приходом в интеллектуальной жизни страны воцарились скука и вялость, но эта изоляция Двора от жизни Англии была очень на руку крупным землевладельцам и торговцам, которые, собственно, и привели его к власти.

В Англии наступил период, который был охарактеризован как фаза «Венецианской олигархии»; верховная власть принадлежала парламенту, в котором теперь доминировали лорды, поскольку искусство подкупа и овладение методами избирательных манипуляций, доведенное до совершенства сэром Робертом Уолполом (1676–1745), лишило палату общин ее первоначальной свободы и влиятельности. С помощью хитроумных уловок общее количество голосующих на выборах в парламент было ограничено до небольшого числа выборщиков; старые города с небольшим населением или вовсе без такового имели право делегировать одного или двух членов (старинный город Сарум имел одного не проживающего там избирателя, населения не имел вообще, но от этого города в парламенте было два представителя), в то время как у новых густонаселенных центров вообще не было своих представителей в парламенте. А введение высокого имущественного ценза для кандидатов еще больше ограничило возможность палаты общин согласованно решать проблемы простого народа.

На смену Георгу I пришел очень похожий на него Георг II (1727–1760), и только после его смерти у Англии опять появился король, который родился в этой стране и который довольно хорошо говорил по-английски, — внук Георга I Георг III. В одном из последующих разделов мы еще расскажем кое-что о попытке этого монарха восстановить некоторые из основных властных функций монархии.

Такова вкратце история борьбы в Англии в XVII и XVIII вв. между тремя основными факторами в жизни «современного государства»: между престолом, частными собственниками и пока бесформенной, все еще слепой и невежественной силой — силой простых людей. Этот последний фактор проявляется пока только в те моменты, когда страна сильно взбудоражена; после он снова уходит в глубину. В целом же эта история заканчивается полным триумфом частного собственника над мечтами и интригами макиавеллиевского абсолютизма. При Ганноверской династии Англия стала «коронованной республикой». Она выработала новый метод правления — парламентское правление, во многих аспектах напоминающее сенат и народное собрание в Риме, но более прочное и эффективное в силу использования, пусть и очень ограниченного, представительского метода. Английскому собранию в Вестминстере суждено было стать «матерью парламентов» всего мира.

Относительно престола английский парламент занимал и занимает до сих пор то же положение, что и мажордом королевской резиденции по отношению к королям Меровингской династии. Король является церемониальной и не обремененной ответственностью фигурой, живым символом королевской и имперской системы.

Но значительная власть подспудно сохраняется в традиции и престиже престола, к тому же Ганноверская династия четырех Георгов, Вильгельма IV(1830) и Виктории (1837) и наследовавшая ей Виндзорская династия Эдуарда VII (1901) и Георга V (1910) представляют собой линию, совершенно отличную от слабых и непродолжительно правивших Меровингских монархов. В делах церкви, армии и военно-морского флота, а также во внешней политике эти правители, хоть и в разной степени, сыграли, бесспорно, очень важную роль.

Ни на какую другую часть Европы крах идеи объединенного христианского мира не оказал столь катастрофического влияния, как на Германию. Вполне естественным было бы предположить, что император, будучи по происхождению немцем, постепенно вырос бы до национального монарха объединенного немецкоязычного государства. Но несчастливая для Германии историческая случайность заключалась в том, что ее императоры никогда не были чистокровными немцами. Фридрих II, последний из Гогенштауфенов, был, как мы уже видели, сицилийцем; Габсбурги, через свои брачные узы и по своим склонностям прониклись, в лице Карла V, сначала бургундским, а затем испанским духом. После смерти Карла V его брат Фердинанд правил в Австрии и Священной Римской империи, а его сын Филипп II правил в Испании, Нидерландах и Южной Италии. Но австрийская линия, упрямо католическая, владевшая наследственными имениями на восточных границах и поэтому глубоко вовлеченная в венгерские дела и платившая дань туркам, как делали Фердинанд и два его наследника, не контролировала ситуацию на севере Германии с его настроенностью на протестантизм, балтийскими и западными устремлениями и его незнанием или безразличием к турецкой опасности.

Полновластные принцы, герцоги, курфюрсты, магнаты-епископы и прочие, чьи владения превратили средневековую Германию в смехотворное подобие лоскутного одеяла, и впрямь были не ровня королям Англии и Франции. Они находились, скорее, на уровне владеющих землей герцогов и пэров во Франции и Англии. До 1701 г. ни у кого из них не было титула «король». Многие из их владений были, по размерам и значению, меньше, чем крупные имения британской знати. Германский парламент был чем-то вроде Генеральных штатов или парламента без присутствия избранных представителей. Вспыхнувшая вскоре в Германии большая гражданская война — Тридцатилетняя война (1618–1648) — была, по своей природе, намного более похожей на гражданскую войну в Англии (1643–1649) и на движение Фронды (1648–1655), чем представляется на первый взгляд.

Во всех этих случаях престол был католическим или настроенным стать католическим, а непокорные дворяне в своем индивидуализме тяготели к протестантской формуле. Но в то время как в Англии и Голландии протестантски настроенные дворяне и торговцы в конечном счете одержали победу, а во Франции успех престола был еще более полным, в Германии ни император не был достаточно сильным, ни протестантские лидеры не имели в своей среде достаточно единства и организованности, чтобы обеспечить решительный успех.

Более того, германская проблема была осложнена тем фактом, что в борьбу были вовлечены различные негерманские народы — богемцы и шведы (у которых была новая протестантская монархия), выступившие под началом Густава Вазы (1523–1560) как непосредственный результат Реформации. И наконец, французская монархия, хотя она и была католической, одержала триумф над собственной знатью и стала на сторону протестантов с явным намерением занять место Габсбургов в качестве имперской линии.

Затянутость войны, а также тот факт, что она происходила не вдоль определенной границы, а по всей лоскутной империи — протестанты здесь, католики там — сделали ее одной из наиболее жестоких и разрушительных войн, какие только знала Европа со времен набегов варваров. Основная беда заключалась не в военных действиях как таковых, а в том, как они велись. Эта война