На его ответ я промолчала и лишь легко провела кончиками пальцев по лицу парня, убирая с глаз черные пряди. Крис перехватил мою руку и коснулся губами ладони. После этого он медленно привстал и, обняв мою шею, как маленький ребенок, прошептал:

— Теплая…

Я улыбнулась и обняла парня в ответ. Конечно же, ни о каком тепле речи быть и не могло. Мы оба были холодны, как камни на дне океана, но именно взаимный холод дарил чувство этого самого тепла. И если мы все равно же ничего не почувствуем, даже коснувшись раскаленной стали, та иллюзия, которую мы себе создали, спасала нас от осознания того, что мы уже мертвы. Но с каждым разом эту иллюзию все тяжелее удержать.

— Знаешь, у меня появилась мысль, — произнесла я, решив озвучить то, что только что пришло мне в голову.

— М? Какая? — спросил парень, все еще обнимая меня.

— Давай побудем живыми?

Крис оторвался от меня и вопросительно взглянул мне в глаза. В его взгляде читалось непонимание.

— Я имею в виду, — начала объяснять я, — давай, пока у нас есть возможность пожить вместе, попробуем опять делать все то, что делали при жизни? Будем завтракать, обедать и ужинать, уставать и спать, и тому подобное. Я давно хотела попробовать так сделать, но самой это не интересно. Ну, как?

Крис минуту обдумывал мою идею, а потом, хмыкнув, ответил:

— А знаешь, мне нравится эта затея. Давай! — он встал с дивана, — и начнем прямо сейчас. — Крис прокашлялся и доброжелательным тоном произнес, — итак, ты голодна? Будем ужинать?

Я улыбнулась и, сделав вид, что задумалась, ответила:

— Не отказалась бы. А что у нас на ужин?

— А это мы сейчас узнаем!

Мы пошли на кухню.

Холодильник выдал мою «неживую» жизнь с потрохами: четыре яйца, упаковка майонеза, пару огурцов и один помидор.

— Не густо, но и не пусто, — заключил парень, немного приубавив пыл.

Я виновато пожала плечами.

Из всего того, что было в холодильнике, мы решили сделать салат. Пока варились яйца, я нарезала огурцы, а Крис разделывал один помидор, при этом умудрившись запачкать почти весь стол.

Когда незатейливое блюдо, обильно политое майонезом, было приготовлено, мы, приготовив еще чаю, сели пировать.

— Тц, недосолено, — тяжело вздохнул Крис и, достав солонку, изобильно посыпал содержимым салат.

Я прыснула от смеха, но ничего не сказала.

— Эх, хорошо тебе, живешь одна, — внезапно заявил парень, отправляя в рот вилку с наколенным кусочком огурца, — я всегда хотел жить один.

— Почему? — спросила я, удивившись.

— Чтобы в ванной, когда мне скучно, я мог петь во весь голос, — ответил он сразу же.

— Это все? — я, от недоумения, даже перестала жевать и говорила с набитым ртом.

— М-м-м… да, это все.

— Странная причина.

Крис искренне возмутился.

— Странная?! Знаешь, как это возмущает, когда тебя просят заткнуться! Это задевает мое самолюбие.

Я не нашла, чему возразить, и опять засмеялась, вспомнив почему-то Грима с его гитарой и словами, что если ты можешь ходить, то можешь и бежать.

После ужина мы вместе помыли посуду, в ванне почистили зубы (Крис конфисковал мою зубную щетку), и пошли «спать» ко мне в комнату. На часах уже было почти два часа ночи. К счастью, у меня была двухместная кровать. Первые десять минут мы занимались тем, что дрались за одеяло. Только когда после очередного рывка послышался треск ткани, мы решили сделать перемирие. Я прижалась к парню и устроила голову у него на груди. Он обнял меня и пальцами начал перебирать волосы на моем затылке. Повисла гнетущая тишина. Естественно, сон не шел даже спустя полчаса. И через час ничего не произошло, ничего не изменилось. Не почувствовалась сытость после салата, не чувствовался вкус ментола от зубной пасты, не чувствовалась сладкая боль в мышцах после бега, не чувствовалась нехватка кислорода после десяти минут без вздоха, не чувствовалась боль, от сильно закушенной губы, или впившихся в ладонь ногтей. Чувствовалась только тяжесть в груди из-за того, что хочется заплакать, но это никак не получается. Ведь слезы, как спускной рычаг для эмоций. Если ты не заплачешь — эмоции разорвут тебя изнутри.

Я сильнее прижалась к Крису и глубоко вздохнула, чтобы успокоить нарастающую «боль». Парень, почувствовав мое состояние, обнял меня крепче. Но от его нежности мне только сильнее захотелось заплакать. Я ведь, черт возьми, мертва! Мы мертвы! Мы никогда не сможем проснуться утром в объятьях друг друга, не сможем почувствовать вкус первой любви, смущение от первого поцелуя, не сможем создать нормальную семью с детьми, не сможем понянчить своих внуков, не сможем состариться и умереть в объятьях друг друга. Крис никогда не сможет по-настоящему оценить вкус моей стряпни. Я никогда не смогу встретить его уставшего после тяжелого трудового дня и сделать массаж плеч. Я никогда не почувствую волшебной радости беременности. Крис никогда не сможет летнего субботнего дня сыграть со своим сыном в футбол. Эти мелочи, они так незаметны и так привычны для обычных людей, что те даже их не ценят. Они не наслаждаются каждым моментом своей смертной жизни и пытаются получить то, что им совсем не нужно. Это так грустно… Почему мы осознаем, что были по настоящему богаты, только когда обеднели? Почему мы не видим, насколько можем быть счастливы? Почему я осознала всю прелесть жизни только после того, как умерла?!

— Мио, — тихо позвал Крис, когда я, не сдержавшись, сжала в кулак его футболку так, что чуть не порвала ногтями ткань, — а расскажи мне о своих родителях.

Его неожиданный вопрос меня настолько удивил, что мне даже немного полегчало.

— Ну, тут нечего рассказывать, — легко пожала плечами я. — Я почти их не помню. Я вообще не помню своего детства. Не знаю почему. Все, что мне известно, так это то, что они оставили меня, так как у них были проблемы на работе. Единственное воспоминание, это как мама приводит меня сюда, целует в лоб, и говорит, что скоро вернется. После этого я ни ее, ни отца не видела. Возможно, их сейчас даже нет в живых. Ведь одни должны были узнать, что бабушка умерла, верно? Так почему же они не вернулись? Хотя теперь, это даже к лучшему.

Я говорила это без эмоций. Тот факт, что родители меня оставили, уже давно перестал вызывать у меня какие-то либо чувства. Я смирилась, а после смирения приходит покой.

— Понятно, — через пару секунд раздумий сказал Крис и, повернувшись ко мне лицом, обнял