Что было нужно самому Гарри Селфриджу, так это деньги. Ежегодно необходимо было выплачивать зарплаты на общую сумму сто двадцать тысяч фунтов, проценты на взятый у Джона Маскера кредит в триста пятьдесят тысяч фунтов, десять тысяч фунтов земельной ренты и все возрастающие отчисления в фонд социального страхования, не говоря уж об огромном бюджете на продвижение бренда. В таких условиях неудивительно, что с финансами у него было туго. Велись переговоры с заинтересованными лицами о выпуске акций, но прийти к окончательному решению оказалось нелегко. В это время в Лондоне Фрэнк Вулворт, американский мультимиллионер, сколотивший состояние на «магазинах-десятицентовиках», исследовал возможности для открытия английских филиалов. Своим коллегам в Америку он написал:

Магазины здесь слишком малы, не хватает простора. Люди делают покупки, рассматривая товары в витринах. Когда заходишь в магазин, от тебя ожидают, что ты уже сделал свой выбор и готов заплатить. Продавцы смеривают тебя ледяным взглядом, если ты по американской традиции зашел просто осмотреться. «Селфриджес» – это единственный универмаг, сделанный по американскому образцу. Селфридж вложил в него огромные деньги и со временем, быть может, добьется успеха. Он пытался привлечь инвестиции в свою корпорацию, но пока безуспешно. Большинство англичан считают, что его ждет провал. Похоже, здесь к нему относятся с предубеждением – как к любому иностранцу, пробравшемуся на их территорию. Здесь не стоит ждать легкой победы.

Самого Селфриджа огорчала, как он говорил, «определенная враждебность, исходящая от конкурентов». Ходили слухи, будто некоторые из работников, занимавших руководящие позиции, специально пришли на эти должности по указанию конкурентов и докладывали начальству о новых системах и об обороте универмага. Конечно, некоторые из них были уволены всего через несколько месяцев. Селфридж горячо отрицал, что дело было в коммерческом шпионаже, и объяснял, что уволенным просто «не подошли наши методы обучения и правила компании». Правила эти были непреложны: никаких «благодарностей» или откатов от поставщиков, пунктуальность и опрятность в любой ситуации и строжайший дресс-код.

В «Селфриджес» у работников не было права на ошибку. Один промах означал немедленное увольнение. Сотрудники, похоже, не возражали. На каждую вакансию претендовали по пять человек: зарплаты были чуть выше, чем в других местах, удобства для сотрудников были уникальными по тем временам, и – что важно – в «Селфриджес» не существовало системы штрафов. Один из старейших работников, который проработал там более тридцати лет, вспоминал: «В магазине с самого начала царило благодушие – люди там всегда были счастливы».

Селфридж, возможно, огорчил и возмутил немало людей в Лондоне, но он искренне хотел сделать Оксфорд-стрит самой выдающейся торговой улицей в мире. Это оказалось труднее, чем он думал, и он признал, что идеальным раскладом было бы «иметь “Харродс” по одну сторону от нас, “Уайтлиз” по другую и “Суон и Эдгар” напротив. Тогда мы все были бы успешней».

Ежедневно обсуждалось, как увеличить приток посетителей. Твердо вознамерившись сделать так, чтобы в магазин приходили мужчины – или в сопровождении жен и подруг, или за собственными покупками, – Селфридж открыл тир на террасе на крыше. В магазине выставляли картины, не прошедшие отбор на Летнюю выставку Королевской академии. «Художникам непросто зарабатывать на жизнь, – говорил Селфридж, – и так или иначе среди них можно обнаружить скрытые таланты». Как оказалось, недооцененных гениев среди них не было, но Селфридж не оставил стремления исследовать и воплощать новые идеи. Даже его детям нельзя было вставать из-за стола после завтрака, не предложив как минимум три новые идеи. Розали, Вайолет, Гарри Гордон (которого все звали Гордон-младший) и Беатрис теперь было соответственно по пятнадцать, двенадцать, девять и восемь лет. Воспитывали их, мягко говоря, необычно. Их ровесники в то время не завтракали вместе с родителями и уж тем более не обсуждали деловую стратегию, а их отцы не владели магазинами, в которых продавалось неслыханное тогда лакомство – крем-сода.

Грейс Ловат Фрейзер, подруга Розали, проводила много времени на Арлингтон-стрит. Обстановка в доме была «живой и непринужденной, там всегда гостила молодежь, которую почтенная миссис Селфридж очень любила». Грейс очень сблизилась с детьми Селфриджей и регулярно участвовала в поездках и приемах, организованных их бабушкой – женщиной, по ее словам, «ненавязчиво устрашающей» и «несомненно, главой семьи». Роуз Селфридж не разделяла любви мужа к Лондону и его ночной жизни. Не волновали ее и строгие формальности эпохи. Даже Дженни Джером, мать Уинстона Черчилля, ранняя «долларовая принцесса» и член свиты Эдуарда VII, писала в своем дневнике в 1908 году: «В Англии на американку смотрят как на чужое, ненормальное существо, представляющее собой нечто среднее между краснокожей индианкой и девушкой Гейети[14]». Впрочем, у самой Дженни была татуировка в форме змеи на запястье и склонность заводить любовников моложе собтвенного сына, в то время как Роуз Селфридж вовсе не вела разгульный образ жизни и больше всего любила проводить время дома с семьей. Роуз скучала по Чикаго и ездила туда навестить сестру по три-четыре раза в год.

У их детей были очень разные характеры. Грейс писала, что «Розали была тихой и мягкой, совсем как мать, а Вайолет – общительной, обаятельной и умела выдумывать неожиданные развлечения, на которые остальные члены семьи смотрели благосклонно». Было известно, что Вайолет, главная сорвиголова в семье, часто пробиралась в офис отца, надев для маскировки светлый парик, и выманивала у него чек на приличную сумму – якобы на благотворительность.

Девочки ходили в школу мисс Дуглас на улице Квинс-гейт, посещали уроки танцев у миссис Уордсуорт, обучались хорошим манерам и «очень красивому французскому». Юного Гордона тем временем отправили в частную школу. С раннего детства его готовили к участию в отцовском бизнесе, на каникулах с ним занимались частные педагоги, и даже ребенком он часто появлялся на фотографиях рядом с отцом. Универмаг был для детей Селфриджа игровой площадкой. Девочек, как принцесс, принимали в отделе игрушек, в зоомагазине, в отделе детской одежды и особенно в кондитерском отделе. Гордон-младший с друзьями, должно быть, предпочитал просторные нижние этажи, где мужчины загружали угольные печи, обеспечивающие отопление по всему магазину, или пристань «Айронгейт» в Паддингтоне, где держали фургоны, лошадей и повозки службы доставки.

По сравнению со многими одноклассниками Селфриджи очень много путешествовали по миру. Лето они проводили в Чикаго, а на зиму уезжали в Санкт-Мориц, чтобы кататься на лыжах и коньках. В Лондоне они катались по городу на велосипедах, занимались теннисом и дзюдо – а одежда и снаряжение для этого им предоставлялись из обширных запасов спортивного отдела универмага.

Если спортивная одежда для мужчин теперь стала легче, женщины по-прежнему были укутаны от подбородка до лодыжек – или, когда речь шла о купальнике, от подбородка до колен. В 1909 году миссис Шарлотта Купер Стерри, пятикратная победительница женского Уимблдона, сказала: «На мой взгляд, ничто не украшает спортсменку и не соответствует игре так, как качественная белая юбка – на пару дюймов выше земли, белая блузка с белым воротничком, белая повязка на голове и светлый шелковый галстук». Чего она не сказала, так это того, что она – как и все женщины – по-прежнему носила корсет, хотя новомодный «спортивный корсет» был поменьше, сшит из хлопка, охватывал только талию, и в нем было гораздо меньше косточек. Идея произошла от детского корсета – ребристого хлопчатобумажного корсажа, – который дальновидные предприниматели начали выпускать во взрослых размерах, представляя его как более легкую форму белья.