Сергей и Башкиров нашли большой дом в деревне Этталь, примерно в 95 километрах к югу от Мюнхена, в Баварских Альпах. Вилла «Христофорус» – так называли дом – была настолько очаровательна, что Сергей решил остаться здесь до конца года. На первом этаже была библиотека с книгами на трех языках, креслами и яркими коврами, на втором – спальни с балконами, электрическое освещение, на стенах картины футуристов и изумительный вид на аббатство Этталь и луга. Сначало рояля не было, и Сергей играл на инструменте, принадлежавшем владельцу местного магазина, готовясь к предстоящим премьерам в Лондоне и Париже Третьего концерта для фортепиано с оркестром.

Но убедить Лину посетить идиллическое пристанище оказалось нелегко. Сергей слишком долго пренебрегал Линой, на пять ее писем приходилось одно его, и Лина почти замолчала, только время от времени сухо делилась новостями об учебе. Сергей попытался наладить отношения, похвалив ее «очень эффектную» фотографию, но тут же все испортил, добавив нескромный комментарий Башкирова относительно ее декольте[135]. Лина неоднократно отказывалась приехать в Этталь, утверждая, что учеба в Миланской консерватории не оставляет ей ни минуты свободного времени и что она изменила свой взгляд на жизнь. Призвав на помощь философию, она надменно объяснила ему, что «для меня духовный Союз значит намного больше – примитивные игры имеют меньше значения, и если нет первого, то для чего второе?»[136].

К тому же, язвительно заметила она, жалко нарушить мир и покой на вилле «Христофорус», поскольку Сергей, его мать и Башкиров, похоже, довольны жизнью. «Так что, если я действительно решу взять отпуск, – написала она, – то короткий, не более нескольких недель… вот так стоит вопрос!»[137] Она даже пыталась поддеть Сергея. В то время он интересовался мистицизмом и упорно работал над финалом основанной на оккультизме оперы «Огненный ангел». Пытаясь взять верх над Сергеем, она сообщила, что читает Le Grand Secret Мориса Метерлинка – рассуждения о мистической доктрине о планах бытия. «Очень глубокие мысли. Ты читал?»[138] Нет, Сергей не читал, только видел пару отзывов.

Тон письма был нарочито деловым, а позже Лина заявила, что, несмотря на «признаки улучшения» их отношений, она должна освободиться от него[139]. Ее мать, написала Лина, не понимает, почему Сергей до сих пор не сделал ей предложение и почему она должна скрывать их отношения. Хотя слабое здоровье не позволяло Ольге писать письма чаще чем раз в месяц, она очень переживала за дочь. Мисс Спенсер, как и многие другие Линины друзья, тоже считала, что Сергей поступает с ней непорядочно. Но, ссылаясь на слова других, Лина просто выражала собственные тревоги и желания. Она хотела выйти замуж. Сергей напомнил Лине то, что уже не раз говорил, – он посвятил себя музыке и не готов вступить в брак, раз его сердце молчит. Это было письмо от 9 июля 1922 года. Сергей нашел и другие отговорки. Скрябин и Вагнер не были официально женаты, но с уважением относились к своим возлюбленным, а кумир Сергея Стравинский напротив, изменял жене и с Коко Шанель, и с Верой Судейкиной. Далее Сергей решил перейти в нападение и усомнился в том, что Лина сама устоит перед соблазнами оперного мира.

Он не обещал сделать ей предложение или открыто объявить о своих намерениях. «Это возможно только для человека, который строит свою жизнь вокруг семейного очага, – написал он, – но слишком странно для человека, живущего в абстрактном мире звуков (и разве не поэтому ты любишь меня?)»[140] Сергей писал, что в союзе с ним Лина прежде всего ищет возможности «покрасоваться» – так Сергей охарактеризовал ее мечту об официальном статусе. Но если она к нему испытывает искренние чувства, то должна как следует подумать, прежде чем уходить[141]. Сергей согласился, что использовал ее, заставляя заниматься его делами и ухаживать за его матерью, но считал, что Лина тоже пользовалась им в своих интересах. Она продолжала цепляться за него, поскольку желание блистать в качестве возлюбленной знаменитого композитора оказалось сильнее чувства обиды и уязвленной гордости.

Однако в письме Лины было больше нюансов, которые Сергей не заметил. «Я должна чувствовать, что ты признал меня перед миром как свою избранницу», – написала она[142]. Речь шла вовсе не о тщеславии, которое Сергей насмешливо приписывал Лине, и не о желании похвастаться завидным мужем. Лине очень хотелось, чтобы он открыто признал их отношения, хотелось стоять рядом с ним, а не в стороне. Лине было необходимо, чтобы ее ценили. Воображаемая шахматная партия между ними длится два года. Лина могла одержать победу, разорвав отношения, согласился Сергей, но триумф может обернуться проигрышем. Пусть Лина проводит лето одна в «миланском пекле»[143], в то время как «я буду скучать в Эттале»[144] – сдержанная демонстрация недовольства со стороны Сергея.

Лина упорно сопротивлялась, тщательно анализируя приведенные им аргументы. «Я искренне ценю и люблю твою музыку, – написала она на слегка подзабытом русском языке, прежде чем перейти на слегка подзабытый английский, – но я люблю Сергея Прокофьева – человека, а не Сергея Прокофьева – композитора. Если бы я любила тебя только за твою музыку, мне хватило бы твоих концертов. Купила бы ноты твоих произведений, нашла бы кого-нибудь, чтобы играл их для меня, – между прочим, это вполне реально»[145]. Лина считала, что их отношения неуместно сравнивать с шахматным турниром, поскольку фигуры – не плоть и кровь, а дерево и перемещаются по доске, не испытывая чувств. Она негодовала, когда Сергей сравнивал их роман с незрелым фруктом, «зеленым» или «кислым яблоком»[146], и защищалась от его нападок на свой характер. «Назвав мою любовь к тебе «желанием покрасоваться», ты невольно обвинил меня в том, что я тщеславное и пустое существо. Но, будь это так, я бы утратила к тебе интерес еще несколько лет назад. Не собираюсь бросать тебя, но если это и случится, то не отнюдь не из желания, как ты выразился, «удалить больной зуб». Затем она смягчила тон: «Мой мальчик, это неудачное сравнение»[147].