– Бонгопа! – закричал он еще громче, чем в тот раз, когда крааль Бабузе посещал советник. – Вот так встреча! Кого это вы несете? И зачем? И куда?

Сын кузнеца скривился, словно ему носорог наступил на ногу, но тут же исправил выражение лица на радушную улыбку. Для кумало привет без ответа – кровная обида и верх неприличия.

– Рад тебя видеть, Мзингва, – сказал он, демонстративно оглядываясь на спутника. – Извини, что не могу с тобой долго разговаривать. Мы очень спешим.

– А что случилось-то?

– Человек умирает, – коротко объяснил Бонгопа. – Несем к колдуну. Может, Кукумадеву успеет дать ему какое-нибудь снадобье.

Если молодой воин думал, что после этих слов Мзингва от них отстанет, то он, видимо, вообще напрасно пытается думать. Любопытному шоферу только и нужна была какая-нибудь зацепка, а тут их набиралось с полдюжины.

– К колдуну? – переспросил он. – Вот здорово! Шаха говорил, нам тоже нужен колдун. Давай я пойду с вами, помогу нести умирающего, а заодно и разведаю дорогу.

– Мы очень спешим, Мзингва, – терпеливо повторил сын кузнеца. – Ты не сможешь идти так быстро, как привыкли ходить кумало. До скорой встречи.

И он повернулся, чтобы продолжить путь. Но не таков был Мзингва, чтобы без борьбы отпустить интересного собеседника.

– Это почему же? – притворно обиделся он. – Думаешь, ноги у шофера только для того, чтобы на педали нажимать? Да я пешком от Дурбана до Питермарицбурга[56]могу пройти. Да я, если хочешь знать, в школе лучше всех бегал… бы, – добавил он после паузы. – Если бы во втором классе курить не начал.

Когда Мзингва пускался в воспоминания о прежней жизни, кумало обычно понимали через два слова на третье. Бонгопа исключением не оказался. Он лихорадочно придумывал, что бы ответить на загадочные слова гостя, да так, чтобы тот отвязался. Но Мзинва был парнем сговорчивым, только не очень догадливым.

– Ладно, не хочешь меня с собой брать – так и скажи. Но хотя бы узнать, кого вы несете к колдуну, я могу?

Вот это другое дело, обрадовался сын кузнеца. От прямых вопросов кумало никогда не уходят. Отвечают так же прямо.

– Нет.

– Почему?

– Потому что этого никто не должен знать. Приказ вождя.

Любому другому зулусу этого объяснения хватило бы. Но Мзингва был городским зулусом, родившимся на пару веков позже Бонгопы. И какой-то там вождь для него авторитетом не являлся.

– Ах вот как, – оживился он. – Интересно, кто же там такой важный?

Второму кумало надоело топтаться на одном месте. Он осторожно опустил больного на землю, прикрыл ему лицо полой плаща и вопросительно посмотрел на Бонгопу: долго ли тот еще собирается болтать? Сын кузнеца молча покосился в сторону навязчивого собеседника, показывая, что никак не может его спровадить. А Мзингва, приняв их немой диалог за разрешение, подскочил к неподвижно лежащему больному и потянул за уголок ткани. Совсем сдернуть плащ не удалось, Бонгопа перехватил руку и бесцеремонно оттолкнул зулуса. Но тот успел кое-что рассмотреть. Конечно, парень исхудал, лицо стало совсем желтым, глаза ввалились, но не узнать его еще труднее, чем узнать.

– Так ведь это же…

– Нет, это не он, – перебил Бонгопа.

– Да как же не он, когда он?

Своим глазам Мзингва привык доверять, да и глупо спорить с очевидным, но сын кузнеца почему-то спорил.

– С твоим другом ничего не случилось, а тот, кого ты видел, – это другой человек.

– И кто же это тогда?

Воин кумало вздохнул и спокойно, даже немного печально предупредил:

– Еще один вопрос, и мне придется тебя убить.

Его спокойствие убедило Мзингву лучше самых зверских гримас. Да и слова звучали очень знакомо. Примерно так выражались герои боевиков, и обычно сдерживали свои обещания. Может быть, жизнь и не во всем похожа на кино, но проверять Мзингве не хотелось.

– Что ты так рассердился-то? – искренне удивился он. – Сказал бы сразу, что дело секретное. Я бы тогда и близко подходить не стал.

– Так я и сказал, только ты словно и не услышал, – уже мягче ответил Бонгопа. – Но если у тебя и теперь уши заложило, пеняй на себя.

– Понял, понял, – пятясь пробормотал шофер. – Куда ты пошел, я не знаю, кто с тобой был – не разглядел, и вообще я тебя не встречал.

– Нет, отцу можешь сказать, что видел меня, – поправил сын кузнеца. – Но только меня одного. И только отцу.

– Конечно, конечно, – продолжал отступать Мзингва и, очутившись в двух шагах от зарослей колючей акации, робко предложил: – Так я пойду, а?

И, не дожидаясь ответа, рванул в густой кустарник.

И пусть Бонгопа не думает, что напугал его. Просто теперь у Мзингвы появилось очень важное, неотложное дело. Рассказывать всем подряд об этой неожиданной встрече он, разумеется, не станет. Но один человек должен о ней знать. Чем бы там ни грозил сын кузнеца, но Шахе сообщить нужно. Он умный, он разберется.

* * *

– Все, мальчик, спускайся вниз, перерыв!

Шахов со всего размаха засадил ассегай в травяную кочку перед собой. И, видимо, случайно угодил в камень, зарывшийся в землю. Наконечник копья погнулся, а древко пошло трещинами.

– Ёкарный бабай, я ж говорил – хлипковато!

Сегодня Андрею никак не хватало зулусских слов, чтобы выразить свое раздражение. Кто же мог подумать, что обыкновенное упражнение в метании копья сможет так его вымотать. И не столько даже физически, сколько… Ну, в общем, хрена лысого у него получается, а не метание.

Копья для тренировки ему одолжил Бабузе. Уж чего-чего, а этого добра у любого кузнеца в избытке. Не свои, понятное дело, но не сегодня и заказ забирать придут. Обычно охотники и воины сами подбирали древко и скрепляли его с наконечником. Но Бабузе, чтобы Шахов не угробил на этот процесс полдня, приготовил ему ассегай по своему усмотрению. Вот именно, что по своему. Кузнеца снаряд слушался беспрекословно и раз за разом вонзался в самую середину мишени – большой корзины, привязанной к дереву. Зато Андрей часа полтора промучился, пока приловчился хотя бы через раз попадать в цель. Не чувствовал он это оружие, не просекал его динамики, не улавливал центра тяжести. И самой тяжести тоже явно недоставало.

Ножи он вроде бы метал неплохо, к топору одно время приноровился – с двадцати шагов намертво в ствол засаживал. Даже с сюрикенами[57]худо-бедно управлялся. А вот копье отказывалось подчиняться его воле. И сочувствующий взгляд кузнеца с каждой новой неудачной попыткой терял серьезность. До какого-то момента Андрей сдерживал себя. Пусть лыбится, у них тут развлечений мало, а про цирк с клоунами небось вообще не слыхали. Но всему наступает предел, и терпению русского человека – тоже.