Шум за стеной, казавшийся необоримым, наставшим навсегда, внезапно стих. Это освобождалось пространство для приговора. Все знали, каким он будет, но жители древней столицы, великого города Хут-ка Птаха желали его слышать. Приговор должен был произнести старший из присутствующих гиксосов. Сейчас — фараон.

— За скалой раздалось рычание такой силы, что по склону покатились камни. Огромное количество камней. «Это Апоп, повелитель злых сил, враг солнца!» — вскричал Ра. Да, это был чудовищный змей Апоп, пёстрый исполин, самый большой и страшный из врагов Ра, четыреста пятьдесят локтей в длину от хвоста до пасти, полной зубов величиною с копьё. Каждую ночь Ра и путешествующие с ним боги бьются с Апопом, чтобы утром солнце появилось на небе. Копья, мечи богов, лучи божественного урея Хатхор вонзились в чудовище. «Дрожи, Апоп! Сгинь, Апоп! Пропади, Апоп!»

Услышав приговор, обрекающий негодного брадобрея за отвратные приставания к его ученику на побивание камнями, толпа взорвалась благодарственными криками:

— О, великий Апоп! Справедливый Алой! О, царь мудрости Апоп! Возлюбленный славой Апоп!

Трудно даже вообразить, сколь ненавистно мужеложство сердцу настоящего египтянина. В толпе криков невозможно было различить звуки, с которыми булыжники и куски кирпичей месили тело жирного преступника.

Мериптах побледнел и резко повернулся к учителю, мучительно сглатывавшему слюну после соревнования голосом с мощью наружного шума.

— За мной приходил Себек, теперь за мной пришёл Апоп, — тихо, рассудительно сказал Мериптах, глядя в стену мимо учителя.

Тот дёрнулся от радости. Бородёнка его затряслась, глаза предприимчиво забегали.

— Да, да, мальчик, за тобой. Хорошо, что ты это понял, что сразу понял. Он ужасен. От вас в «Доме жизни» специально скрывали эту историю, про змея. Эта ничтожная жаба Птахотеп боялся, что до ушей Апопа дойдёт, о чём говорят в «Доме жизни» в храме Птаха.

Мальчик потрясённо поглядел на учителя. Ему было непонятно, как служитель Птаха может говорить такие слова в адрес верховного жреца своего бога. Параллельно у него в голове развивалась и другая мысль.

— Батюшка сказал, что мне нужно спрятаться, потому что...

Ти возмущённо застучал единственной ладонью по глиняному полу:

— Тебе не прятаться надо, Мериптах, а бежать. Я помогу тебе. Здесь в Мемфисе тебя никто не защитит. Апоп ужасен и всемогущ. Только вся сила Ра, вместе с силой прочих богов, способна ему противостоять. Ты же слышал, что я тебе рассказал. Змей царит в Египте, огромный змей! Он решил тебя сожрать, и сожрёт. Четыреста пятьдесят локтей длиною, огромная пасть! Ты сам видел его с крыши!

Мериптах медленно покачал головой:

— Батюшка велел мне сидеть здесь, и я буду сидеть здесь. Он лучше знает, он князь, он мой отец. Он всё предусмотрел.

— Он не князь перед лицом Апопа, но пыль! Если змей скажет: приведите Мериптаха, тебя приведут.

Мальчик вздохнул:

— Если за мною придёт батюшка, я пойду с ним. Он сказал, что идти я могу только с ним, приказание ни с кем не может быть передано. Он не может пожелать для меня плохого. Куда бы он меня ни повёл, я пойду с ним.

Жестоко расчёсывая себе живот — его мутило от нелепости этого упорства — учитель шипел не хуже какой-нибудь змеи:

— Сам князь Бакенсети не явится за тобою. Как ты себе это представляешь? Он бросит своего гостя фараона, возлюбленного своего царя Авариса, полезет в подземный ход, потом станет бродить по саду визиря?!

— Если придут за мною чужие люди, я убегу отсюда дальше и спрячусь вон в том амбаре.

Учитель вскочил и отчаянно обнял пальму.

— Какой амбар?! От кого может защитить амбар, тебя найдут там сразу же. От змея амбар не спасёт! Тебе надо бежать! Я тебе помогу, ты мой ученик, я успел привязаться к тебе, мне не хочется, чтобы с тобой произошло что-нибудь ужасное. Когда змей уплывёт из Мемфиса, ты вернёшься к своему отцу, и он будет благодарен мне за твоё спасение.

Ти говорил, говорил, кружил по дворику, размахивая рукой целой и обрубком руки. Говорил всё более страстно и убедительно, но мальчик его не слышал. Тупо смотрел перед собой, не шевелясь, как будто из страха потерять при неосторожном движении собранную в кулак уверенность в правильности того, что он делает.

Пыль, поднятая бешеной, но справедливой казнью там, за стеною, теперь замедленным белым дождём бесшумно рушилась на странную эту сцену. Мечущийся Ти вдруг замер, поднял голову, прищурился и начал жутко перхать, так, словно в горло ему запихнули целую горсть песка.

— Ты прав, Мериптах, прав.

Мальчик недоверчиво поднял на него глаза.

— Надо выполнять волю отца. Сиди и жди, я буду сидеть рядом с тобой, я твой учитель, я... — И он снова закашлялся. Поднял с земли свой мешок, схватил зубами за конец верёвки, которой тот был завязан, рукою рванул за другой конец.

Из мешка вывалились тыквенная баклажка для воды, нож, несколько медных дебенов, каменная миска для похлёбки — весь скарб учителя мудрости. Ти поднял сухую тыкву, вытащил зубами деревянную пробку и поднёс баклажку к губам. Отпив порядочно, судя по жадному движению кадыка, он продолжил:

— Да, да, Мериптах, мы останемся здесь. Будем сидеть, сколько надо. На вот, глотни. Это специальное питье, я всегда ношу его с собой.

Мальчик осторожно взял в руки тыкву. Облизал сухие губы. Пить ему хотелось очень. В обычное время, шныряя по двору, он по десять раз за день заглядывал под пальмовые навесы, что возле кухни, и выдувал по целому кувшину охлаждённого молока или колодезной воды. Сегодня всё утро ему было не до питья и он много скопил жажды. Мальчик благодарно отхлебнул учительского напитка. Он был тёплый, пахучий, вязковатый, ничуть не похожий ни на молоко, ни на пиво. Он почти не освежал рот, приходилось отхлёбывать и отхлёбывать. Пока на дне не заплескались мелкие остатки. Мальчик с виноватой улыбкой вернул учителю почти пустую тыквенную флягу. Тот поощрительно похлопал его по плечу и сел рядом.

— Будем ждать, будем ждать, Мериптах, что нам остаётся, если таков приказ твоего отца. Отца надо слушаться беспрекословно, это величайшая добродетель настоящего египетского дома. Ты египетский почтительный сын, ты почитаешь отца, хотя он и служит нечистому варвару.

— Мерипта-ах!

Мальчик открыл глаза, закрытые тихой, убаюкивающей речью учителя.

— Мерипта-ах!

Голос был незнакомый, и главное, было непонятно, откуда он идёт. Мальчик вертел головой, вертел головой учитель. Первым сообразил ученик — рогожа! Его имя произносит глухим голосом рогожа, закрывающая вход в подземный лаз. Мальчик стремительно подполз на четвереньках к этой рогоже и отвёл в сторону. И увидел не глухую темноту, но призрачно освещённую желтоватым светом масляного светильника трубу с неровными стенами. И в конце этой норы он увидел отца. Князь Бакенсети заглядывал в трубу с той стороны и подзывал к себе сына мановением руки.