Они слегка развеселились и улыбнулись друг другу. Но, видимо, все-таки сказалась резкая смена обстановки: пустое купе, чувство уединенности после шумного и суматошного утра. Улыбки тут же погасли, и беседа как-то сама собой заглохла. Ребекка повернула голову и стала смотреть на пробегавший за окном пейзаж. Дэвид последовал ее примеру.

Он хотел обнять ее сразу же, как только поезд отойдет от платформы. Этим он закрепил бы тот факт, что теперь они стали супругами и собираются вместе войти в свой новый дом, вступить в новую жизнь. Он собирался заключить ее в объятия, но так и не решился на это. А сейчас было уже слишком поздно. Теперь подобный внезапный переход выглядел бы глупо, нелепо.

В голове у Дэвида отдавался непрерывным эхом голос отца: «Ты не будешь счастлив с Ребеккой». Нет, он все-таки будет счастлив. Она стала его женой на всю жизнь. Он получит возможность заботиться о Ребекке до конца своих дней. Именно этого он всегда хотел. Он будет счастлив хотя бы потому, что она согласилась выйти за него замуж.

«Тебе нужно больше, чем она сможет дать». Но Дэвиду больше ничего и не понадобится. Он уже получил все, в чем нуждался, – ее согласие. Ребекка, по словам отца, – просто воплощение чести. Она сумеет стать хорошей женой и отдать мужу все, за исключением одного – своей любви. Но без ее любви он как-нибудь проживет. Он завоюет хотя бы ее привязанность. Ему вполне хватит и этого.

Но хорошо бы окончательно забыть спор с отцом относительно своего будущего. Дэвид всегда уважал мнение отца, его советы, всегда высоко ценил его мудрость.

– Не жди от нашего имения особых чудес, – сказал Дэвид, повернувшись наконец к Ребекке. – После Крейборна Стэдвелл, наверное, покажется тебе убогим и запущенным. Возможно, мне следовало бы поехать с тобой на одну-две недели куда-нибудь в другое место. – Он собирался добавить: «чтобы провести там медовый месяц», – но потом раздумал.

– Я была бы разочарована, если бы обнаружила в Стэдвелле что-нибудь необыкновенное, – возразила она. – Я рассчитываю на то, Дэвид, что увижу Стэдвелл действительно убогим и запущенным. Я хочу, чтобы передо мной встала трудная задача: превратить его в милый и удобный для тебя дом. Ты же помнишь, что именно для этого я и вышла за тебя замуж?

Чтобы превратить Стэдвелл в «милый и удобный дом»? Или для того, чтобы оказаться перед необходимостью решать «трудную задачу»? Как-то не очень ясно.

Но ответ, судя по всему, прост: и для того, и для другого. Именно вторая причина заставила Ребекку в конце концов принять его предложение. Но она будет изо всех сил стремиться к решению своей «трудной задачи». Будучи Ребеккой, она посвятит большую часть своей энергии тому, чтобы стать хорошей женой.

И все время при этом будет любить Джулиана. После свадьбы она, как и обещала, никогда не станет ни говорить, ни даже думать о нем. И Дэвид не сомневался, что она выполнит свое обещание или по крайней мере попытается выполнить его. Но все же той частью своего сознания, которая не контролируется человеческой волей, она всегда будет любить Джулиана. А своего второго мужа не полюбит никогда.

Внезапно перед мысленным взором Дэвида снова возник Джулиан – в тот миг, когда он повернулся с застывшим в глазах удивлением, прежде чем упасть мертвым. Предсмертное выражение лица Джулиана, чувства, которые испытал Дэвид в злосчастные мгновения, – все это часто являлось Дэвиду в кошмарных снах и порой продолжало преследовать после пробуждения. И он приходил в глубокое негодование.

Джулиан заслужил подобную смерть – он собирался убить безоружного человека. Человека, которому он несколько месяцев подряд наставлял рога. Дэвид поступил так, как это сделал бы на его месте любой другой офицер: застрелил Джулиана. Но у Дэвида вызывал негодование и обиду тот факт, что ему все равно приходится терпеть ночные кошмары и нести на себе бремя вины.

Сегодня день его свадьбы – день женитьбы на вдове Джулиана.

Проклятие!

Ребекка наблюдала за ним.

– Мне очень жаль, – сказала она, – если мои слова причинили тебе боль. Я этого совсем не хотела. Я хочу быть тебе, Дэвид, хорошей женой. Мне надо научиться доставлять тебе удовольствие. Ты должен меня этому научить.

В устах другой женщины эти слова могли бы прозвучать вызывающе. Но не в устах Ребекки. Дэвид знал, что их следует понимать буквально. Ребекка не имела в виду конкретно сексуальные отношения, хотя ее слова могли бы распространяться и на них.

– Ты доставляешь мне удовольствие самим своим существованием, – оказал Дэвид, взяв ее руку и крепко сжав ее. Он почувствовал на ее пальце кольцо. Именно его кольцо, а не Джулиана. Он продолжал держать ее за руку, хотя они опять стали каждый сам по себе рассматривать проносящийся за окном пейзаж.

Дэвид думал, что Ребекка теперь принадлежит ему, и если бы он захотел, то мог бы до самого конца поездки сжимать в своей руке ее ладонь. Теперь уже не требуется, чтобы его прикосновения были непременно краткими и редкими. Сегодня ночью он придет к ней в постель. Он будет обнимать Ребекку и заниматься с ней любовью.

Спать с ней.

Спать с женой Джулиана. Тут Дэвид вдруг почувствовал тошноту. Он пытался не видеть снова перед собой удивленные глаза Джулиана, пытался не ощущать снова пистолет в своей ладони – в той самой, в которой он сейчас держал руку Ребекки. Он пытался мысленно твердить – как делал это тысячу раз за минувшие два года, – что винить себя ему просто не в чем

Стэдвелл, август 1856 года

Дэвид предполагал, что на вокзале в Стэдвелле их встретит экипаж, поскольку он сообщил домоправительнице точный день и время своего приезда. Так и случилось. Однако это оказалась ободранная, тяжелая старая карета, которую тянула четверка лошадей, выглядевших так, будто им привычнее впрягаться в крестьянскую телегу или даже плуг. Кучер походил на садовника, вынужденного выполнять несвойственную ему роль.

Чего Дэвид не ждал, так это небольшой толпы, встречавшей их на вокзальной платформе, и больших белых бантов, украшавших опорные столбы платформы. Деревенский пастор, преподобный Колин Хэтч, выступил вперед, чтобы представиться, хотя о том, кто он такой, можно было и без этого судить по его церковному облачению. Откашлявшись, он с важным видом зачитал чистым звонким голосом, как это принято в англиканской церкви, приветственную речь, обращенную к виконту и виконтессе, содержащую также поздравление с их бракосочетанием.

– Насколько я понимаю, – спросил он, – вы заключили священные узы брака сегодня утром? – Свои слова он сопроводил поклоном.

Раздались жидкие, робкие аплодисменты собравшихся – жены пастора, владельца гостиницы и его жены, доктора и его жены, школьного учителя, торговцев и их жен, а также нескольких других человек, одежда и манеры которых позволяли предполагать, что они занимают достаточно высокое общественное положение, чтобы претендовать на членство в комитете, организовавшем эту встречу.