– Здесь надо за ним следить особенно внимательно, слышите?

Послышался вздох.

– Вы устали. Я понимаю, – сказал Бальзамо.

– Да, я в изнеможении.

– Пусть усталость исчезнет, я приказываю.

– Ах!

– Ну как?

– Благодарю вас.

– Вы по-прежнему чувствуете усталость?

– Нет.

– Видите курьера?

– Погодите… Да-да, он поднимается по большой мраморной лестнице. Впереди него идет лакей в расшитой золотом голубой ливрее. Он проходит через просторные сверкающие золотом гостиные. Подходит к освещенному кабинету. Лакей распахивает дверь, удаляется.

– Что вы видите?

– Курьер кланяется.

– Кому?

– Погодите… Он кланяется человеку, сидящему за письменным столом спиной к двери.

– Как он одет?

– На нем парадный костюм, словно он собрался на бал – У него есть награды?

– Да, большая голубая лента на перевязи.

– Какое у него лицо?

– Лица не видно. Ага!

– Что?

– Он оборачивается.

– Каков он собой?

– Живой взгляд, неправильные черты лица, прекрасные зубы.

– Сколько ему лет?

– За пятьдесят.

– Герцог! – шепнула графиня маршалу. – Это герцог! Маршал кивнул головой, словно желая сказать: «Да, это он… Однако давайте послушаем!»

– Дальше! – приказал Бальзамо.

– Курьер передает господину с голубой лентой…

– Вы можете называть его герцогом: это герцог.

– Курьер передает герцогу письмо, – послушно nonpd-вился голос, – он достал его из кожаного мешка, висящего у него за спиной. Герцог распечатывает и внимательно читает.

– Дальше?

– Берет перо, лист бумаги и пишет.

– Пишет! – прошептал Ришелье. – Черт бы его побрал! Если бы можно было узнать, что он пишет! Это было бы просто великолепно!

– Скажите мне, что он пишет, – приказал Бальзамо.

– Не могу.

– Потому что вы слишком далеко. Войдите в кабинет. Вошли?

– Да.

– Наклонитесь над его плечом.

– Готово.

– Можете прочесть?

– Почерк отвратительный: мелкий и неразборчивый.

– Читайте, я приказываю.

Графиня и Ришелье затаили дыхание.

– Читайте! – повелительно повторил Бальзамо.

– «Сестра», – неуверенно произнес голос.

– Это ответ, – одновременно прошептали Ришелье и графиня.

– «Сестра, – продолжал голос, – не волнуйтесь: кризис действительно имел место, это правда; он был тяжел, это тоже правда. Однако он миновал. Я с нетерпением ожидаю завтрашнего дня, потому что завтра я намерен перейти в наступление, и у меня есть все основания надеяться на успех: и в деле руанского парламента, и в деле милорда X…, и в скандале.

Завтра, после того, как я позанимаюсь с королем, я прибавлю постскриптум и отправлю вам письмо с тем же курьером».

Протянув левую руку, Бальзамо словно с трудом вытягивал из «голоса» каждое слово, а правой торопливо набрасывал то же, что в Версале де Шуазель писал в своем кабинете – Это все? – спросил Бальзамо.

– Все.

– Что сейчас делает герцог?

– Складывает вдвое листок, на котором только что писал, еще раз складывает, кладет его в небольшой красный бумажник: он достал его из левого кармана камзола.

– Слышите? – обратился Бальзамо к оцепеневшей графине. – Что дальше? – спросил он Лоренцу.

– Отпускает курьера.

– Что он ему говорит?

– Я слышала только последние слова.

– А именно?

– «В час у решетки Трианона». Курьер кланяется и выходит.

– Ну да, – заметил Ришелье, – он назначает курьеру встречу после занятий, как он выражается в своем письме. Бальзамо жестом призвал к тишине.

– Что делает теперь герцог? – спросил он.

– Встает из-за стола, держит в руке полученное письмо. Подходит к кровати, опускает руку между кроватью и стеной, открывает тайник. Бросает туда письмо и затворяет железный сундучок.

– О! Это и впрямь чудеса! – в один голос воскликнули бледные от волнения герцог и графиня.

– Вы узнали все, что хотели, графиня? – спросил Бальзамо.

– Граф! – проговорила испуганная графиня Дю Барри, подходя ближе. – Вы оказали мне услугу, за которую я готова отдать десять лет жизни, да и этого было бы мало. Просите у меня всего, чего ни пожелаете.

– Вы знаете, графиня, что мы уже в расчете.

– Говорите, говорите, чего бы вы хотели!

– Время еще не пришло.

– Когда оно придет, то, пожелай вы хоть миллион… Бальзамо улыбнулся.

– Ах, графиня! – вскричал маршал, – уместнее был бы вам просить у графа миллион. Когда человек знает то, что знает граф, в особенности то, что он видит, это все равно, как если бы он открывал золото и алмазы глубоко в земле. Вот что такое читать мысли в человеческом сердце.

– Тогда, граф, я беспомощно развожу руками и безропотно преклоняюсь перед вами.

– Нет, графиня, придет день, когда вы сможете меня отблагодарить. Я предоставлю вам эту возможность.

– Граф! – обратился маршал к Бальзамо. – Я покорен, побежден, раздавлен. Я верую!

– Как поверил Фома неверующий, не так ли, господин герцог? Это называется не поверить, а увидеть.

– Называйте, как вам угодно, но я искренне раскаиваюсь, и если мне отныне будут что-нибудь говорить о колдунах, я найду, что ответить.

Бальзамо улыбнулся.

– А теперь, графиня, – обратился он к Дю Варри, – позвольте мне одну вещь.

– Пожалуйста.

– Мой разум устал. Позвольте мне освободить его магическим заклинанием.

– Разумеется!

– Лоренца! – заговорил Бальзамо по-арабски. – Спасибо! Я люблю тебя. Возвращайся к себе в комнату тем же самым путем, каким пришла сюда, и жди меня. Иди, моя любимая!

– Я очень устала, – ответил по-итальянски голос, еще более нежный, чем во время сеанса. – Приходи поскорее, Ашарат.

– Сейчас приду.

Те же легкие шаги стали удаляться.

Убедившись в том, что Лоренца ушла к себе, Бальзамо низко и в то же время не теряя достоинства поклонился. Растерянные гости пошли к фиакру, поглощенные потоком охвативших их беспорядочных мыслей. Они скорее напоминали пьяных, чем людей, находящихся в своем уме.