наивная, но не глупая! Я хочу, чтобы глядя на меня, ты видел не размер моих сисек и не форму моей задницы. Я, на одну минуточку, человек с высшим образованием. Я читаю не только Вог, но и Ницше, и не смотрю дурацкие женские фильмы, а хожу в театр и люблю Бергмана. — Даша отдышалась, — Я не желаю соревноваться с Клавдией за ваше внимание, Вадим Петрович, как бы вам этого не хотелось! Конечно! Вы весь такой крутой мужик, вокруг которого женщины водят хороводы! И вот появилась еще одна. И вдруг она не встает в круг обожательниц великого Казанцева! Как же так? Срочно поставить дурочку на место! — Даша уже кричала, не обращая внимания на то, что ее могли услышать, — Вы не привыкли к отказам, не так ли? Непокорная девица должна быть наказана! Срочно ее вернуть и приручить. Нет, Вадим Петрович, ничего у вас не получится. Я больше не хочу и не буду смотреть на вас, как кролик на удава! Я человек! И вам придется это принять. И да, я не хочу больше работать с вами, каким бы замечательным специалистом, вы не были. — Даша сцепила пальцы так, что побелели костяшки и замолчала, опустив глаза

— Все сказала? — негромко спросил Казанцев, — Теперь послушай меня. — он отхлебнул остывший кофе, — Мое детство было очень бедным, да что там бедным — нищим… Маленький провинциальный городок, двухэтажный барак, где жили работяги. Пьянки, драки, веревки в коридорах, на которых вечно висело белье, которое стиралось на общей кухне в больших корытах. Стиральные машинки? Откуда? Телевизор не у всех был. Ты, московская девочка, даже не можешь себе представить, что некоторые люди до сих пор так живут, будто на дворе не двадцать первый век, а … Ладно. — Казанцев махнул рукой, — Моя мама была простой ткачихой, работала на фабрике, вечно хватала подработки, чтобы мы с сестренкой жили получше. Отец наш умер, когда Маринке, сестренке, два года было. Сгорел от рака в тридцать лет. За полгода. И мама осталась одна. И пахала, как проклятая. Нас только просила, чтобы учились и выбрались наконец из этой нищеты… И, чтобы не приходилось нам растягивать одну курицу на месяц. Мы с Маринкой старались, учились. Маринка мечтала стать художницей, ходила в кружок, мама ей покупала краски, какие могла найти в нашем Мухосранске… — Даша слушала Казанцева, затаив дыхание, она понимала, что сейчас он приоткрыл перед ней душу и боялась спугнуть то хрупкое доверие, что вдруг возникло между ними.

— В тот год была очень ранняя весна, — вздохнул Казанцев, — В апреле уже цвели тюльпаны… Как же я сейчас ненавижу эти цветы! — он сжал кулак, — Маринке было четырнадцать, она заканчивала восьмой класс, с подружками они решили собрать цветы. У нас там было поле, где дикие тюльпаны росли… Нарвали они цветы и домой пошли по дороге проселочной, где всегда пусто было, но в тот день там промчался грузовик, который потерял управление — водителю стало плохо с сердцем и он умер в один миг… Как так получилось, что Маринка не успела отскочить, мы не знаем, но она умерла там же, сразу… С букетом этих чертовых тюльпанов в руках. Мама тогда будто с ума сошла. Она сидела неподвижно, раскачиваясь на стуле дней десять, а потом вроде бы в себя пришла и даже на фабрику вышла, но через месяц у нее случился инфаркт, а еще через неделю мамы не стало… — Казанцев на минуту замолчал, — В семнадцать лет я остался один. Закончил школу, отслужил в армии и навсегда уехал из родного города. Поступил в институт, учился, как проклятый, работал по ночам в скорой, читал, ходил на все лекции, на какие мог попасть и все пытался понять, можно ли было помочь тогда маме? А тому шоферу, что умер сам и убил Маринку?

Даша вытерла слезу:

— А что было дальше?

— Дальше? — усмехнулся Казанцев, — Работал, женился на милой девочке, в которую влюбился и с которой хотел провести всю жизнь, но не вышло. Девочка не захотела жить с бедным доктором в съемной коммуналке, нашла себе какого-то чиновника из министерства и упорхнула в новую жизнь. Подленько так предала. Не стала ждать, когда все наладится. Это только на словах женщины преданно ждут своих мужчин, а в жизни все по-другому. Знаешь. с тех пор не верю я женщинам. Им нужно только одно — деньги, статус, положение в обществе. — Казанцев скрестил на груди руки, — У меня сейчас все есть, но хочется, чтобы я был нужен не из-за моих возможностей, понимаешь? Устал, милая, если бы ты знала, как я устал… Хочется, чтобы женщина рядом родная была, чтобы нужен я ей был любым — богатым, бедным, здоровым, больным. Понимать меня она должна, вроде бы просто…

Глава 31

Они сидели молча. Каждый казалось, думал о своем, но все же какие-то невидимые нити связали их.

Между ними — тишина, но она не была напряженной. Это скорее тихое взаимопонимание, когда слова не нужны, чтобы выразить чувства.

Вокруг них продолжалась жизнь — официанты разносили блюда, посетители разговаривали, кто-то смеялся, слышался звон посуды. Но для этих двоих всё ушло на второй план. Их мир сейчас ограничился столом, на котором стоят две чашки кофе и тарелка с недоеденным десертом.

Тишина между ними — не была пустотой — пространство было наполнено смыслом и чувствами, которые они держали внутри себя.

— Наверное, пора ехать, — тихо сказала Даша, — Не хочется стучать в закрытые двери, корпус на ночь запирают.

— Хорошо, — кивнул Казанцев, — Поехали.

Он расплатился и они пошли к машине, которую запорошил, внезапно посыпавшийся снег.

— Красиво! — Даша подставила ладошку, на которую начали опускаться снежинки, — Как маленькие белые балеринки в “Щелкунчике”.

— А в “Щелкунчике” есть снежинки? — спросил Казанцев, сметая снег с ветрового стекла, — Там вроде какие-то феи.

— Может и нет. — пожала плечами Даша, — У меня “Щелкунчик” с детства ассоциируется с новым годом. Мама меня водила в театр и я потом долго мечтала стать балериной — мастерила себе пачки из старой занавески и просила купить пуанты.

— Почему не пошла в балет? — Казанцев открыл дверь и Даша села в машину.

— Меня увлекли бальные танцы. — Даша смутилась, вспомнив, как танцевала с Сёмой на корпоративе, — Ходила до конца школы, даже ездила на конкурсы.

— Помню, помню! — усмехнулся Казанцев, — Вы с Сёмой произвели фурор.

Даша тихо засмеялась:

— Да, мы тогда оторвались! — она попыталась пригладить непослушные волосы, — Но мне понравилось — было классно.

— Было