— Граждане Заморны, сюда скачут три сотни всадников! Я их вижу. Если вы не сдадите назад, через пять минут они втопчут вас в грязь.

Времени на размышления не оставалось: летели по ветру лошадиные гривы, сверкали широкие сабли, и под громогласное «ура!» и цокот копыт кавалерия неслась прямо на толпу. Лорд Стюартвилл, размахивая шляпой и яростно пришпоривая коня, скакал впереди. Никто бы не устоял перед этим натиском, даже остервенелые ремесленники и фабричные рабочие! Они развеялись как мякина, словно вихрь поднял и закружил прах пустыни. Улицы и переулки вмиг опустели, широкие площади плавились под солнцем. Нескольких пострадавших в давке унесли в лазарет, их кровь отмыли от мостовой, и ничто более не отмечало место недавних волнений. Когда я перевел взгляд на коляску падишаха, она стояла напротив гостиницы, пустая; плащ валялся на сиденье, грумы распрягали лошадей. Sic transit etc.[23]

К вечеру жизнь в гостинице вернулась в обычное русло. В поисках прохлады я вышел в сад, ища защиты от солнца в тени пышных кустов. По дорожкам уже прогуливались несколько джентльменов, а в беседке я обнаружил сэра Уильяма Перси.

— Итак, полковник, где вы изволили прохлаждаться сегодня утром?

— Я отыскал местечко в здании суда, откуда и любовался представлением. Отличное развлечение для зимы — летом для таких игр жарковато. Сброд как ветром сдуло!

— Что скажет ваш брат, когда услышит об этаком разгроме?

— Хм, полагаю, выругается от души, а после потребует бренди, чтобы охладить свой пыл. Скажите, Тауншенд, как я выгляжу? По-моему, я, как говорится, слегка подвял.

— Вам виднее. Похоже, жара и впрямь вас одолела.

— Возможно. Пребывание в компании Великого Могола утомляет, знаете ли.

— Как? Заморны?

— Кого ж еще! В полдень он велел нам явиться в общий зал гостиницы. Когда я. Стюартвилл, Торнтон, Сиднем, Уокер и еще человек десять предстали пред его ясные очи, герцог разгуливал между камином и окном с лицом черней дыма из трубки Эдварда. Когда мы вошли и сняли шляпы, он остановился и опустил руку на стол. Герцог не предложил нам сесть, вот мы и стояли в рядок, словно двадцать четыре горшочка с медом.

Первым делом герцог спросил Стюартвилла, вернулись ли войска в казармы.

Тот выступил вперед и ответил утвердительно: войска отозваны, за исключением небольшого отряда, патрулирующего ту часть города, где волнения еще не улеглись.

— Должен сказать, милорд, я весьма удивлен тем небрежением, в коем пребывает провинция под вашим руководством, — процедил Заморна, обдав графа холодом, и замолчал в ожидании ответа, ни словом, ни взглядом не пытаясь смягчить свою речь.

Стюартвилл, не мудрствуя лукаво, отвечал, что «в народном умонастроении преобладает недовольство графом Нортенгерлендом».

— Позвольте перефразировать ваши слова, — сказал его светлость. — Сдается мне, что в народном умонастроении преобладает идея полной вседозволенности. Ваш долг — а равно и тех господ, что стоят позади вас, — подавлять подобны, умонастроения, разъясняя заблудшим душам всю пагубность их опасных воззрений.

На что генерал Торнтон заметил, что, по его мнению, сегодня утром они с честью исполнили свой долг.

Ответ его светлости свидетельствовал, что генерал пребывает в прискорбном заблуждении относительно своих заслуг.

— Напротив, я вижу ваши старания совершенно в ином свете, — заявил Великий Могол. — Простой бдительности с лихвой хватило бы, чтобы предотвратить скопление мерзавцев на площади. Простой решительности — чтобы переломить древко флага, коим люди, порученные вашему попечению, осмелились размахивать у меня над головой.

После паузы герцог спросил, здесь ли градоначальник.

Мистер Мод поклонился и выступил вперед.

— Ваши констебли не справились со своей работой, — заявил герцог без церемоний. — Торговое товарищество Заморны бездействует и должно быть распущено. Все вокруг свидетельствует о вопиющем попустительстве, преступном недосмотре и манкировании обязанностями. Если в ближайшее время я не увижу перемен к лучшему, мне придется всерьез задуматься о лишении Заморны торговых привилегий.

Засим последовала еще одна леденящая душу пауза, после чего в разговор вступил мистер Сиднем, заявивший, что «его светлость судит о городе слишком строго». По мнению мистера Сиднема, нынешнее народное возмущение должно считаться не проявлением изменнических настроений, а всего лишь выражением несогласия. При этих словах его светлость оскалил зубы, как сарацин.

— Извольте держать ваше мнение при себе, покуда находитесь со мной в одной комнате, — сверкнув глазами на мистера Сиднема, промолвил он. — Выходит, те, кто осмеливается диктовать правителю, как вести себя в частной жизни и кого выбирать в друзья, выражают таким образом свои верноподданнические чувства? Принимая ангрийскую корону я не давал обещаний отчитываться о своих приватных знакомствах. Когда вы наконец поймете, что, став монархом, я не перестал быть человеком? Ваша страна даровала мне сладкое бремя власти, но взамен я не обещал отказаться отличной свободы.

Никто ему не ответил, и после еще одной тягостной паузы он продолжил нас отчитывать:

— Лорд Стюартвилл, я недоволен тем, как вы управляете Заморной. Вы не оправдали моих ожиданий. Мне придется сместить вас, если вы не станете исполняться свой долг с большим рвением.

Вспыхнув, граф выпалил:

— Ваша светлость, к чему проволочки? С этого мгновения я слагаю с себя полномочия. Никогда бы не подумал, что…

Тауншенд, вы не поверите: тут он запнулся и всхлипнул.

Побагровевший Торнтон пробормотал, что дела зашли слишком далеко, а наш падишах продолжал распекать своих подданных:

— Ваши магистраты себя опозорили: один не явился, другой бездействовал, остальные четверо являли собой пример нерешительности и недальновидности. Джентльмены, я вас долее не задерживаю.

Не проронив более ни слова, герцог отвернулся к окну, а мы вышли из комнаты. Торнтон уехал в Гернингтон мрачней тучи, Стюартвилл с порога вскочил на своего горячего жеребца и унесся так, словно черти гнались за ним по пятам. Сиднем и Уокер наверняка направились в Эдвардстон и сейчас поминают падишаха недобрым словом за бокалом лучшего Эдвардова вина.

Что до меня, то я заказал фрикандо и вышел в сад нагулять перед ужином аппетит.

— Верное решение, — заметил я, — но скажите, что с герцогиней? Наверняка она перепугана до смерти.

— А как же иначе! Когда началась заварушка, герцогиня побледнела как полотно. Говорят, войдя в гостиницу, она лишилась чувств.

— Вы ее видели?

— Мельком. Она поднималась по лестнице, опираясь на руку Ричтона.

— Они разговаривали?

— Нет. Она была ни жива ни мертва и никого не замечала вокруг. А вот и слуга, должно быть, мое фрикандо готово. Присоединяйтесь, Тауншенд!