Благодаря алхимическому составу Урим начальникам ордена «видимо бывает все, что братья делают на земле, как они действуют и где и с кем обращаются. Видно, ежели они находятся в опасности, ежели живут в страха Господнем, или пьянствуют, объедаются, блудодействуют, играют, или подобные сему грехи содевают; видно, в каких обществах они бывают; явно или сокровенно и в какой материи именно работают: удаляются ли они всякой человеческой злобы, провождают ли тихую и богоугодную жизнь, имеют ли жен и детей и удаляются ли они от всякой роскоши и расточительности. Исполняют ли обязанность отца, действуют ли на жен и детей добрым примером, берут ли их на свою душу и приносят ли Господу в жертву: содержат ли они жен своих в любви, благочестии и чистоте и поступают ли с ними яко Глава с Церковью, поспешают ли они на помощь слабым и бедным и подкрепляют ли их и словом и делом, не ищут ли своей собственной пользы или забывают оную для пользы страждущих; посещают ли больных, заключенных в темнице, одевают ли нагих, утешают ли печальных и оставленных от всего сердца: словом, исполняют ли все деяния любви в точности; никого не злословят, ниже судят, но о всяком говорят добро и все вещи стараются обратить в добрую сторону, не мстительны, но кротко и любовно со всеми обращаются, благословляют клянущих и благотворят гонителям своим». В согласии с этим говорил Захар Карнеев в своей Орловской ложе: «Св. Ордену и поставленным над нами начальникам все и малейшее движение сердца нашего известно, открыто и несравненно яснее видно, нежели самим нам».

Если через Урим начальниками усмотрено будет, что какие-либо братья «ведут жизнь развратную», то они подвергаются наказанию: в души их «вливают гнев Божий».

Неизвестные начальники могли видеть таким образом душу каждого брата. Начальникам отдельных округов ордена братья сами должны были открывать свою душу: «дух Христа» живет ведь и в «каждом директоре округа».

«Все братья под присягою верности обязаны были все оригинальные письма, которые они от братьев во время квартального течения (то есть за четверть года) получили, и все другие писания, сказующие о вещах, до Ордена относящихся, иметь при себе во время квартал-конвенции и директору предъявить. Из сих и всех таковых и к самому директору вступивших бумаг должно все то, что не заслуживает быть в тайном сохранении, сожжено быть в виду всех братий»[148].

«Повиноваться есть наивеличайшая добродетель между добродетелями», — поучал Захар Карнеев в Орловской ложе. Следуя св. Бернарду, Карнеев говорил о семи степенях повиновения: 1) «повиноваться без противоборствия и охотно»; 2) «повиноваться без всякого объяснения и просто»; 3) «повиноваться с радостью и без досады»; 4) «повиноваться не откладывая и спешно»; 5) «повиноваться без всякого страха и мужественно»; 6) «повиноваться без всякого благоугождения самому себе и смиренно»; 7) «повиноваться непрестанно и постоянно».

«Отречемся всех мыслей, вожделений и деяний естественной воли своей, — взывал в другой речи Карнеев, — принесем ее в жертву Единому великому Пастырю и Учителю нашему Иисусу Христу. По заклании же испросим на место оной Его Божественной воли».

Согласно мнению розенкрейцера старой системы, «ученики ордена не только должны были прилежно заниматься ежедневным испытанием и познанием коренных причин и источников — добрых и худых его пожеланий, мыслей истинных и ложных воображений, слов, деяний и самых чувствий, не только сим заниматься паче всего, но и всегда иметь грудь и сердце свое открытыми руководителю своему во всех сделанных замечаниях над собою: нравственных, умственных и даже физических».

Каждую четверть года подчиненные должны были доставлять начальникам подробные отчеты о своей жизни, даже о самых скрытых движениях души.

Три квартальных отчета, которые доставил о себе Новиков барону Шрёдеру, сохранились в позднейшей копии Ланского: «письма Коловиона к Начальнику» — настоящая исповедь, раскрывающая все трепетания души Новикова перед случайно попавшимся ему на жизненном пути мекленбургским поручиком, с которым вскоре вышли у него крупные денежные недоразумения.

«Повеления ваши и волю высших наших высокославных начальников с истинною покорностью исполнять во всю жизнь мою буду», — обещал Новиков в первом из этих писем.

«Спаситель наш в божественном слове своем изъясняет нам, что больше сей любви нет, да кто положит душу свою за други своя… но коль чужд еще я сей божественной любви! Часто еще, весьма часто и рано встать и поздно лечь, и в слякоть пойти для друга своего не хочется. С пролитием слез пишу я сии строки… Сколь сладостно, радостно и восхитительно ощущение смирения, за которым следует любовь».

«Относительно же к братьям, а наипаче к брр. Филусу (Лопухину) и Виваксу (А. Новикову), я неоднократно беседовал с каждым из них в рассуждении насмешек их о бр. Татищеве. Сильный Бог даровал мне на то время и силу, и кажется мне, что в бр. Филусе открыл предубеждение против бр. Татищева; но он столь был тронут сим, что с того времени ни одного раза не приметил я в нем сего поступка».

Открываясь во всем начальнику своему Шрёдеру, Новиков требовал сам точно такого же неукоснительного и мелочного отчета от братьев, ему подчиненных!.. Руф Степанов так вспоминал об этом: «Каждый может чувствовать, что в нем есть добро и зло, для сего-то наука самопознания и полезна, а то мы весьма способны заключать, что в нас нет зла. Со мной однажды таковая беда случилась: как-то проговорился Н. И. Новикову, который был моим наставником, а он всем брр. рассказал. В. М. при работах в л. говорит: — вот, любезные бр., есть между нами и такие, которые не признают в себе зла; тут я хвать себя за бороду».

Подобного же рода исповедь находим в одной речи Пиуса (Поздеева) на собрании «теоретических братьев» 10 сентября 1791 года: «Я самый болящий между вами, достойные и любезные брр.! Одержим грехом, прикован к нему самолюбием, сладострастием, гордостию моею, нелюбовью моею к вам, между коими святейший Орден меня еще терпит… Я пребываю еще в одной неисправленной натуре, в которой есть токмо возможность к добру… Я есть тварь погибшая, аще не придет благодать».

Орден Злато-Розового Креста был главными источником мистической мудрости для русских братьев; другой источник имел меньше организационного значения, но в духовном отношения не был слабее. Областью его деятельности была Юго-Восточная Франция — Лион, Авиньон, Монпелье.

Около 1766 года в Авиньоне бенедиктинским монахом Пернети было основано герметическое общество с масонскими обрядами, принявшее имя «Академии истинных масонов» (Асасіётіе des Vrais Masons). Через десять лет, в 1776 году, подобное же общество возникло в Монпелье под именем «Академии мудрых» (Acad6mie des Sages). Там же, в Монпелье, с 1778 года открылась и своя «Академия истинных масонов», которая вскоре стала называться Русско-шведской академией благодаря своим связям со Швецией и Россией.

В Лионе действовал врач Виллермоз, приверженец тех же идей высшей масонской мудрости, которая способна была, по его мнению, принести действительное счастье людям. Кроме Виллермоза, особым авторитетом среди членов всех этих полуалхимических и полумагических «академий» пользовались Сен-Мартен и Сведенборг[149].