– Боюсь, уже поздно.

– Почему? Я ничего не нарушил.

– Мне так не кажется. Мы нашли ваш автомобиль. Он был случайно припаркован рядом с транспортной компанией в районе Моабит.

– Выпишите мне штраф, если машина стояла в зоне запрещения стоянки.

– По описанию мужчины, который открыл холодильник с трупом, визитер был очень похож на вас. Странно, не так ли? Кстати, насчет запрета стоянки. Сегодня у Хакского рынка, во втором ряду, стоял черный джип. Перед частной клиникой Тифензее. Вы там были?

– Нет.

– Но зато был некий Андреас Борхерт. Мы проверили номера. По всей видимости, с сегодняшнего дня вы и насильник снова неразлучны.

– Анди оправдали.

– О’Джей Симпсона[5] тоже. Но оставим это. Важнее то, что из-за вас я снова был вынужден ограждать место убийства.

– Думаете, я проинформировал бы вас, если бы сам убил мужчин?

– Нет. Я не считаю, что вы убийца, Штерн.

Это были единственные слова, которые легко дались Энглеру.

– Тогда что?

Солнце зашло, и с каждой фразой вокруг них сгущалась темнота. Энглер был благодарен за строительную лампочку, которая освещала навес. Он помедлил и вопросительно посмотрел на Брандмана.

Он правда должен это сделать? Внутренне он противился, но психолог-криминалист ободряюще кивнул ему, и Энглеру пришлось придерживаться стратегии, о которой они договорились с начальником комиссариата.

– Ладно, я вам кое-что раскрою. Но только потому, что завтра это будет написано во всех газетах: мужчину с топором в черепе звали Гаральд Цукер. Другого, в холодильнике, Самюэль Пробтесцки. О первом мы ничего не слышали уже пятнадцать, о другом двенадцать лет. Хотите знать, почему нам было плевать на это до сегодняшнего дня?

– Они преступники.

– Правильно. К тому же одни из самых жестоких. Убийства, изнасилования, проституция, пытки. Они специализировались на самых тяжких преступлениях, и за ними по всей стране тянулся кровавый след. Мы просто не успевали.

Энглер услышал, как Брандман зажег сигарету.

– Мы думаем, что Цукер и Пробтесцки входили в какую-то банду психопатов. Просто они не единственные, кто бесследно исчез в последние годы. В общей сложности, у нас семь невыясненных случаев.

Вдали сотрудники научно-экспертного отдела освещали галогенными прожекторами сырую землю. Двое людей Энглера, одетые в комбинезоны, сидели на корточках в грязи и раскапывали еще одну могилу. Возможно, Плуто был не единственным прикрытием здесь. Энглер подумал о Чарли. К счастью, одна старая знакомая присматривает сегодня за бедным животным и погуляет с ним, хотя вряд ли собака обрадуется прогулке под дождем.

– А что с последней находкой? – спросил Штерн немного рассеянным голосом. Как будто все еще переваривал предыдущую информацию. – Как он вписывается в общий ряд? Это ведь был ребенок.

– Да. Мы подозреваем, что речь идет о Лукасе Шнайдере. Это на совести Пробтесцки. Жертва неудачного шантажа с целью получения выкупа. Тело мальчика было найдено двенадцать лет назад на помойке. Голову нам так и не удалось разыскать. До сегодняшнего дня.

Энглер порылся в кармане своих льняных брюк в поисках носового платка. Не успев найти его вовремя, чихнул через рот, одновременно зажав нос. Кто-то сказал ему, что в таком случае в черепе повышается давление, и это может привести к инсульту. Но он с трудом представлял себе, что меч судьбы застанет его именно на кладбище для животных.

– Почему вы мне все это рассказываете? – услышал он вопрос Штерна.

Энглер кивнул и сердито взглянул на Брандмана. Именно этот вопрос он задал Хертцлиху, когда они обсуждали ситуацию. Их уловка была такая дешевая, что любой болван догадается. Тем более Штерн.

– Потому что я вас раскусил, – ответил он против воли, как условились.

– А вот это интересно.

– Вы не профессионал, Штерн. Кроме того, вы совершаете много ошибок. Пока единственный разумный шаг с вашей стороны был заменить сотовый телефон на спутниковый, с которого вы сейчас разговариваете со мной. Но этот совет, вероятно, дал вам Борхерт.

– Я не в бегах. Я никого не убивал.

– А я этого и не утверждаю.

– Что же тогда?

– Ладно, сначала перечислю вам факты. Во-первых, за последние семь лет из поля зрения один за другим исчезли семеро психопатов. Во-вторых, двоих вы нам вернули. В виде трупов. И в-третьих, вы защитник по уголовным делам.

Штерн застонал на другом конце провода.

– На что вы намекаете?

– Что вы имеете дело с подонками. С Симоном это никак не связано. Он просто подставное лицо. Я предполагаю, кто-то из ваших клиентов-извращенцев раскрывает вам, где спрятаны трупы.

– И зачем кому-то это делать? С какой целью?

– Возможно, этот клиент спрятал что-то вместе с трупами, и вы сейчас должны добыть это для него? Не знаю. Но вы мне все расскажете. Самое позднее после ареста.

– Это же смешно. Просто абсурд.

Энглер развеял рукой невидимое облако сигаретного дыма, который защипал ему глаза.

– Вы находите? Судья счел доводы вполне убедительными, когда полчаса назад подписал ордер на ваш арест. Кстати, заодно с ордером на арест Карины Фрайтаг и Борхерта за пособничество в похищении ребенка.

Энглер с негодованием бросил трубку и задался вопросом, зачем Брандман протягивает ему свою огромную ручищу.

– В чем дело? – раздраженно спросил он, еще не отойдя от разговора, который, по его мнению, с самого начала стал развиваться не в том направлении.

– Телефон, – попросил Брандман.

– Зачем он вам?

– Хочу отдать техническим специалистам, может, они смогут что-нибудь определить. И по скрытым номерам…

– …можно установить вызывающего абонента, я знаю. – Энглер бросил ему телефон и подошел ближе.

– Это было в последний раз. Больше никогда на такое не соглашусь, ясно?

– Что?

– Этот театр. Может, я ошибаюсь, и Штерн все-таки связан с убийствами. Но мы подставляем сами себя, посвящая его в детали нашего расследования.

– Я вижу это по-другому. Вы разве не слышали его голос? Он становился все громче. Это значит, вы напугали его. Штерн новичок в этом деле. Неопытный испуганный штатский в бегах, с маленьким онкобольным мальчиком на руках. Если заставить его нервничать еще больше, он допустит ошибку. Споткнется, упадет на землю, и тогда мы сможем, выражаясь словами Хертцлиха… – Брандман бросил сигарету на утоптанный земляной пол, – раздавить его, как червяка.