Этьен Но еще не сдавался. А ведь стоит только ему сейчас кивнуть головой или сделать знак глазами, прошептать несколько слов – и кончится эта пытка неопределенностью. Кончится мучительное напряжение. Ему нечего будет скрывать, не нужно будет притворяться…

Наверху жена Этьена Но, верно, тоже не спит, прислушивается с беспокойством к каждому шороху, спрашивает себя, почему мужчины не поднимаются к себе в комнаты. А его дочь? Смогла ли уснуть она?

– Теперь, месье Но, я поделюсь с вами моими сокровенными мыслями, и вы поймете, почему я не уехал, не поговорив с вами, как я уже готов был сделать, хотя вам это и может показаться странным. Выслушайте меня внимательно и не спешите с выводами, чтобы не ошибиться. Мне кажется-я даже почти убежден в этом! – что, хотя вы и виноваты в гибели Альбера Ре-тайо, вы в то же время сами жертва. Я даже скажу больше: вы были орудием преступления, но по-настоящему не вы виноваты в его смерти.

Мегрэ налил себе рюмку арманьяка, чтобы дать собеседнику время подумать, прежде чем ответить ему. Но так как тот продолжал молчать, Мегрэ наконец посмотрел ему прямо в глаза, заставил его выдержать свой взгляд и спросил:

– Вы мне не доверяете?

Реакция Этьена Но была столь же тягостной, сколь и неожиданной: он разрыдался. Веки этого крепкого мужчины сразу набухли, на глаза набежали слезы, губы по-детски искривились. Какое-то мгновение он, пытаясь взять себя в руки, в полной растерянности стоял посреди гостиной, а затем, не в силах сдерживать себя больше, бросился к стене и, уткнувшись в нее, закрыл лицо руками.

Плечи его судорожно вздрагивали. Мегрэ ничего не оставалось другого, как ждать. Дважды он пытался продолжать разговор, но тщетно: Этьен еще не совладал с собой. Мегрэ из деликатности сел перед камином, и, поскольку здесь нельзя было помешать угли, как он привык у себя дома, он принялся щипцами ворочать поленья.

– А теперь, если вы не против, расскажите мне, как все произошло. Впрочем, это не так уж необходимо. События того вечера восстановить легко, а вот остальные…

– Что вы хотите сказать?

Этьен Но стоял перед Мегрэ, огромный, сильный, но это было лишь чисто внешнее впечатление. Сейчас он походил на ребенка, который не по возрасту рано физически развился и к двенадцати годам ростом и дородностью напоминает взрослого мужчину.

– Вы подозревали об отношениях, существовавших между вашей дочерью и этим молодым человеком?

– Я его едва знал, господин комиссар. Конечно, я слышал о нем, потому что более или менее знаю всех местных жителей, но как он выглядит, сразу затруднился бы сказать. Я до сих пор ума не приложу, где Же-невьева познакомилась с ним, ведь она почти нигде не бывает…

– В тот вечер вы уже лежали в постели?

– Да… И знаете… Это глупо… У нас на ужин тогда был гусь… Он припоминал мельчайшие подробности, словно они могли своей обыденностью скрасить трагическую действительность.

– Я очень люблю гусятину, хотя она для меня тяжеловата… И вот что-то около часу ночи я встал, чтобы выпить соды… Вы примерно представляете себе наш дом… Рядом со спальней находится наша ванная, дальше-комната для гостей, затем еще одна комната, куда мы никогда не заходим, потому что…

– Знаю… Она напоминает о ребенке…

– А в конце коридора, на отлете-комната дочери. Обе наши служанки спят наверху… Так вот, зашел я в ванную и шарю там в темноте, чтобы не разбудить жену, а то начнет меня корить за обжорство… И вдруг слышу какой-то разговор… Словно кто-то ссорится… Я и подумать не мог поначалу, что это в комнате дочери… Но когда я вышел в коридор, то убедился, что это именно там. К тому же из-под двери выбивалась полоска света… Слышу – мужской голос… Не знаю, господин комиссар, есть ли у вас дочь и что бы вы сделали на моем месте… Понимаете, здесь, в Сент-Обене, все мы немного старомодны… Может, я слишком наивен… Ведь Женевьеве уже двадцать лет… Но мне никогда и в голову не приходило, что она может что-то скрывать от меня и от своей матери… Ну, а уж допустить, что мужчина… Нет! Видите, я и сейчас еще…

Этьен Но приложил к глазам платок и машинальным движением достал из кармана пачку сигарет.

– Я чуть не бросился туда прямо в рубашке… В этом я тоже старомоден, сплю в рубашке, а не в пижаме… Но спохватился, понял, что буду выглядеть нелепо, вернулся в ванную и в темноте начал одеваться… Как раз когда я натягивал носки, я снова услышал шум, но уже со двора… В ванной ставни не были закрыты, и я раздвинул занавески… В ту ночь светила луна, и я увидел силуэт мужчины, который по приставной лестнице спускался из комнаты дочери во двор… Сам не помню, как я сунул ноги в башмаки и ринулся вниз… Мне показалось, будто жена позвала меня: "Этьен", а может, просто послышалось… Вы не обратили внимания на ключ от той двери, которая выходит во двор? Огромный старинный ключ, тяжелый, как молоток… Не могу поклясться, что я схватил его машинально, но, во всяком случае, здесь не было и продуманного намерения, потому что я не собирался убивать, и если бы меня в тот момент…

Этьен Но говорил тихо, голос его дрожал. Пытаясь взять себя в руки, он закурил сигарету и сделал несколько глубоких затяжек-так, наверно, в последний раз затягивается приговоренный к смерти.

– Мужчина обогнул дом, перелез через ограду, где она пониже, недалеко от дороги. Я побежал за ним. Я и не старался таиться, он, видимо, слышал мои шаги, но продолжал идти не спеша. Когда я подошел близко, он обернулся, и, хотя я плохо видел его лицо, мне показалось-я и сам не знаю почему, – что он смотрел на меня с презрением… "Что вам от меня надо?" – спросил он вызывающим тоном. Клянусь вам, господин комиссар, это было ужасное мгновение. Своему врагу я не пожелал бы пережить такое. Я его узнал. Для меня он был просто мальчишка. И этот мальчишка вышел из комнаты моей дочери да еще издевается надо мной! Я совсем потерял голову… Подобные вещи происходят совсем не так, как обычно представляют себе… Я, не находя слов, молча тряс его за плечи, а он кричал мне: "Ах, вас не устраивает, что я бросил вашу шлюху дочь!.. Вы все заодно, да?"

Этьен Но провел ладонью по лицу.

– Дальше я ничего не помню, господин комиссар. При всем желании я не могу точно рассказать вам, что произошло потом. Он был в таком бешенстве, как и я, но владел собою лучше. Он обливал грязью меня, мою дочь. Вместо того чтобы упасть на колени, упасть к моим ногам, как – пусть это было глупо с моей стороны! – представлялось мне, этот мальчишка насмехался надо мной, над моей женой, над моим домом, кричал: "Да, ничего себе семейка!.." А уж что он говорил о моей дочери, я просто не могу повторить вам. Это были самые неприличные слова, и я, не помня себя, принялся бить его. А ведь в руке у меня был ключ… Парень в ответ неожиданно ударил меня головой в живот… Это была такая боль… И тогда я ударил изо всех сил… Он упал… Сначала я убежал, хотел вернуться в дом… Клянусь вам, я говорю правду. Я решил позвонить в жандармерию в Бенэ… Но, подходя к дому, увидел свет в комнате дочери и подумал, что если расскажу все… Да вы сами понимаете… Я вернулся назад… Он был мертв…