Какая-то сила однажды подвела к храму.

Вошёл и тут же отпрянул: нищенкой стояла на коленях мама перед распятым на кресте человеком. Голос её был зыбок. То ли она говорила, то ли ему казалось, что говорит:

— Помоги, Господи! Помоги, Падрюша, помоги, деда! Силу дайте. Поднять детей, спасти детей. Сохраните Адрюшу и Магду живыми. — Голос мамы рвался, звучал нереально. Может, слов и не было вовсе?!

Если бы он мог бухнуться рядом с мамой на колени! Если бы смог в свою пустоту впитать странный свет, струящийся от распятого человека и золотистых ликов на стенах, он бы ожил. А он не в силах с места сдвинуться и не в силах в себя вобрать ту жизнь, которую чувствует здесь!

Вот кто протоптал сюда тропу! Это мамин храм. Невольно сложились сами слова:

— Помоги, Господи, моей маме.

Вслух не сказал их, а они загремели.

Ему стало легче, словно вес свой потерял. Попятился и очутился на тропе. И побежал прочь. Бежал и бежал, пока не оказался в роще.

Тётка всё время толковала о Боге, вечной жизни. Мама верит в Бога, раз ходит в Храм и так истово молится, почему же, если Бог есть, Он не помогает ей, почему не пробудит её от горя? Отца убили давно, столько лет прошло, а мама до сих пор не живёт.

Что значит — «отец умер»? Есть вечная жизнь? Не живут ведь те, без кого мама не жива. Не только сами совсем умерли, но и маму умертвили.

Или это и есть любовь: умирает один, и сразу гибнет связанный с ним человек!

Наступит день, и мама умрёт. И Мага. И Любим. И он.

Помчался прочь от своих мыслей. Обжигал ветер лицо, ширилось в нём пустое пространство. Вот что такое смерть.

— Нет! — закричал он. — Не хочу! Бог, верни папу! Бог, не забирай маму, Любима, меня! Не хочу!

Куда бежал сначала, куда потом, как снова очутился в степи, не помнит: его била дрожь…

В ту ночь не мог уснуть.

На цыпочках под ровное дыхание Любима выскользнул из их комнаты, подошёл к материной. Щель. Тусклый свет. Мама читает. Снова не сам, какая-то сила подвела к матери.

— Ма, я хочу сказать тебе спокойной ночи, — пробормотал он. — Ты только не умирай. Ты только береги себя.

Мама села в кровати, взяла его руку в обе свои и долго держала.

— Тебе тоже спокойной ночи, ты тоже береги себя.

Последнее перед сном: мамина хрупкая фигура на коленях перед человеком, распятым на кресте.

С этого дня он желал маме и Любиму спокойной ночи, а утром — доброго дня.

Он не умрёт. И сделает так, чтобы не умерли все его родные. Страх смерти тает в закате.

Ранние сумерки причудливо меняют реальность. Ему кажется, несёт его в себе облако, ветер, серо-мутный цвет подступающей ночи, звёздный свет — луна, наконец, размела облака. Несёт то в одну сторону, то в другую, крутит на месте, взмётывает вверх, низвергает к драчливым колючкам. Он пытается вслух кричать слова. Стихи не получаются. Внутри пусто.

— Господи, помоги! — шепчет он.

— В левую или в правую? — громко спросил Ярикин.

И повисла тишина, в которой ни муха не летит, ни мышь не шуршит. Мёртвая тишина. Не живут в этой комнатной ловушке ни мухи, ни мыши, ни даже пауки.

Будимиров кивнул. Ярикин встал. И сразу шагнули к Колотыгину и встали с обеих сторон бойцы Возмездия.

— Назад! — рявкнул Будимиров. — Эт-то что за самоуправство?! — И, когда Ярикин сел, а бойцы заняли свои места, сказал: — Ты противоречишь сам себе. Человек умирает, а заводы стоят! Я вижу, ты привык агитировать против меня. Похоже, в самом деле, возглавляешь организацию!

К чему продолжать этот нелепый, противоестественный разговор — в расход бунтовщика, и дело с концом!

Сбивает улыбка Колотыгина.

Лихорадочно перелистывает тощее «дело».

— Какая организация? — пожимает плечами Колотыгин. — Я — один. И могу отвечать только за себя. Борюсь ли? Не знаю, как это назвать. Пишу свои записки.

— Где публикуешь?

— А где можно? Для себя пишу.

— Пишут для людей, для себя не пишут. А старик Назаров как оказался рядом с тобой? Если вас даже только двое, это уже организация! — сказал сердито Будимиров и прикусил язык: обещал Магдалине доказать виновность врага, а вот с доказательствами как раз и туго. Разве не может вылезти на трибуну наглец-одиночка и тут же найти отклик? Разные явления: руководитель организации и чудак-одиночка, нашпигованный знаниями и дурацкими идеями.

— Не знаю никакого Назарова, только от вас услышал его фамилию, человек подошёл ко мне с вопросом.

— А кому адресована записка? — Будимиров цепляется за единственную реальную улику против Колотыгина.

— Какая? Я много пишу записок. — Будимиров протянул. Колотыгин прочитал, пожал плечами. — Разве не может у меня быть знакомого библиотекаря? И разве не главное моё дело — просветить как можно больше людей?

— Номер библиотеки, имя-фамилия библиотекаря?

— Чтобы вы применили к нему полный набор своих методов воздействия в левой пыточной и правой?! Ни за что! Меня добивайте!

Будимиров любил сильных, мужественных людей. Запутался парень, не понимает, где зло, где добро, не знает, как жить правильно. Может, не казнить? Приблизить к себе, дать власть, все блага, откормить и посмотреть, захочет ли бунтовать?!

— Хочу спросить. Почему ты так смел? Разве не знаешь, что бывает за бунт и желание низвергнуть существующий строй?

Колотыгин снова пожал плечами.

— Пытаюсь найти с вами общий язык.

— Мы враги и никогда не найдём его.

— Похоже, ничто человеческое вам не чуждо, — кивнул он в сторону Магдалины. — Если бы не это, неожиданное для меня открытие, я не сказал бы ни слова. Кто знает, — он снова посмотрел на Магдалину, — быть может, теперь вы и сумеете встать на место нашего несчастного трудолюбца?!

Опять, не к месту, вспомнил рассказ Магдалины о сеятеле. На кой чёрт ему сдался этот сеятель?! И при чём тут граф? Словно тут он! Какое отношение парень имеет к графу? В сыновья годится, но они оба мёртвы, кости сгнили… Что тут происходит? Почему так саднит внутри? Почему он не может приказать Ярикину «расстрелять»? Так просто. Одно слово. А он словно под гипнозом.

— Я лишь теоретик, — как ни в чём не бывало говорит Колотыгин. — Изучаю прошлые и сегодняшние социальные устройства, ищу для нашей страны такую модель, которая поставит интересы человека выше государственной политики. Как можно низвергать старое, ничего не предлагая взамен, не имея хорошо продуманной альтернативы?! Один мир уже «разрушен до основания». И вообще не революция, уничтожающая тысячи людей, нужна, а медленный переход к новому строю.