Мне не услышать их разговор, а выходить из машины нет ни времени, ни желания. Потому завожу мотор, но взгляд так или иначе цепляется за спорящую парочку. И последнее, что я вижу, выезжая из двора, как разгневанная Света ещё раз толкает парня, а он хватает её за запястья, удерживая рядом.

Страсти-то какие, мама дорогая.

Ксения.

– Ксюша, ты так рано, – удивляется мама, когда я открываю дверь. – Что-то случилось?

Она кажется встревоженной, но только обо мне всерьёз родители никогда не волновались. Повода не давала, да и проблем со здоровьем Светы всегда хватало. И пусть все болячки по заверениям врачей отступили, но придумывать себе тревоги нашим родителям это не мешает.

Мама с папой огромными гвоздями вбили себе в голову, что их младшая дочь накрепко засела в группе риска, из которого никак не выберется. Да я и сама, честно признаться, всегда слишком опекала сестру, за что теперь, наверное, расплачиваюсь.

Все наши ошибки эхом катятся по судьбе, не остановить.

На маме надет цветастый передник в крупных ярко-красных маках. Мы со Светкой подарили его пару лет назад, и вдруг я так отчётливо вспоминаю тот солнечный день в самой середине лета, когда в одном из магазинчиков нашёлся этот передник. Ручная работа, штучный товар, и мама так сильно радовалась ему, будто бы ей, как минимум, шубу подарили.

Я стараюсь не думать о сестре, надеясь, что когда вернусь через несколько дней, всё успокоится. Глупость, но я пытаюсь думать позитивно. Так мне пока что проще. Или просто трусливо прячу голову в песок? Не знаю…

– Я уезжаю в командировку, через два часа самолёт, – говорю, бросая связку ключей в сумку, а мама тихо возмущается моему трудологизму.

Но мне, честно признаться, не до этого всего. Одно желание: поскорее собрать вещи и уехать в аэропорт. И да, хочется снова увидеть Рому. После того, как он без лишних разговоров бросился на помощь, я как-то иначе начала смотреть на него. И да, сопротивляться тому, что он мне нравится, уже не получается.

Вхожу в свою маленькую комнату и останавливаюсь на пороге. Я всегда любила эту квартиру, но сейчас чувствую, что начинаю задыхаться. Будто бы что-то выдавливает меня отсюда, как инородный элемент. Стены сжимаются вокруг, а кислорода так мало, что практически задыхаюсь. Глупое ощущение, но оно так неожиданно и прочно засело во мне, не избавиться.

Раздвигаю дверцы шкафа и даю себе обещание подумать, в какое болото превратилась моя жизнь. В какой момент я вдруг решила, что вот это вот всё – то, что мне нужно от жизни? Когда забила не всё, кроме работы и забот своей семьи? У меня даже друзей почти не осталась – те немногочисленные школьные подруги видят меня так редко, что наверняка не станут рыдать, если я вовсе с их горизонта исчезнут.

Зараза! Что ж я такая дура?! В голове пульсирует острая боль. Она сковывает череп раскалённым обручем, но я не обращаю на неё внимания. Это нервное, это пройдёт. Слишком мало сплю и слишком много пью кофе.

Даю себе обещание, ещё одно: больше думать о себе, полюбить себя наконец-то.

– Ксюша, тебе помочь? – Мама тихо входит в комнату, аккуратно прикрывая за собой дверь.

– Света дома? – вырывается вопрос, хотя я ведь отгоняла его прочь.

– Нет, она же в институт поехала, – разводит руками мама, а я тяжело вздыхаю.

Да, пусть я буду стервой, пускай буду плохой сестрой, предательницей. Но я не могу молчать.

– Она не была сегодня в институте.

– Как это? – Мама кажется такой удивлённой, словно я ей сказала, что хочу изменить пол и женится на пингвине. – Нет, Ксюша, ты путаешь что-то… она утром встала, собралась и поехала в институт.

Мама уверена в своих словах, а я сжимаю пальцами переносицу, успокаивая головную боль.

– Ты перепутала, Ксюша.

Ах, если бы.

– Я бы с удовольствием, но нет. Она сегодня приезжала ко мне на работу.

Не считаю нужным посвящать маму в детали – это её не касается. Сами разберёмся, не маленькие.

– Но… она же сказала, что едет в институт.

Заклинило, что ли?

– Значит, соврала.

– Да ну? Зачем ей это?

И правда, зачем?

– Мама, ей двадцать. Логично, что у неё могут быть от тебя секреты. Это же очевидно.

Мама молчит, переваривает мои слова, а я заканчиваю сборы. Небольшой чемодан заполнен наполовину и совсем лёгкий, и я подхватывают его за ручку, двигаясь к выходу. Скорее нужно уйти отсюда, время поджимает. У меня вовсе нет никакого желания продолжать беседу с мамой, хотя я и сама не смогу найти этому причину.

Есть лишь желание бежать и больше не возвращаться. Хотя бы на несколько дней уйти, а там уже и решить, что дальше делать.

– Ксюша, ты же не придумываешь? – догоняет меня вопрос, и я застываю на месте.

– Если тебе легче от этого будет, то можешь считать, что я по какой-то неведомой причине соврала, но… – я думаю пару секунд и всё-таки добавляю: – Мама, она уже давно выросла. Прими это и постарайся её узнать получше. Уверена, тебя ждёт куча замечательных открытий.

– Ксюша, постой! – Мама берёт меня за руку, когда я уже почти ушла. – Ты снова об этом говоришь. О Свете. Намекаешь на что-то. Ты что-то знаешь?

Она заглядывает в мои глаза, а я понимаю, что больше не хочу молчать.

– Света влюбилась в мужчину. Он на пятнадцать лет старше и явно ею не интересуется.

– Откуда ты знаешь, что не интересуется? – мама вглядывается в моё лицо, блуждает по нему взглядом, словно хочет своими глазами увидеть, как кровь течёт по моим венам. – Света нравится молодым людям… просто они её раньше не очень интересовали. Почему ты считаешь, что она не может влюбиться взаимно?

– Мама, отпусти, я опаздываю. – Вырываю руку, распахиваю дверь, а на меня в упор смотрят голубые глаза сестры.

Светка взъерошенная, находившаяся и злая. Смотрит на меня пару мгновений, а мне кажется, что вечность. И я подспудно жду какого-то взрыва, яркой вспышки, которая спалит всё до основания. Но ярость сестры пока тихая – зреет, как вино, чтобы в один момент утопить нас всех, лишь мокрое место останется.

– Скажи мне только одно: тебе не стыдно? – интересуется тихо, а мне на её месте почему-то змея мерещится.

Господи, я совсем уже кукушкой двинулась в этом дурдоме.

– С чего бы это вдруг? – интересуюсь, понимая, что с каждой секундой неожиданно образовавшийся разлом между нами становится всё шире. Скоро уже не сможем дотянуться друг до друга, если так будет продолжаться.

Да, я люблю её, очень люблю. Но и позволять прыгать на своей шее не могу и не хочу – хватит уже запихивать саму себя поглубже, надоело. Света перебесится, уверена в этом, но гордость свою латать я больше не собираюсь.