— Да!

— И как вы думаете — что все это значит?

— Мне, правда, нечего сказать, — произнес он, убирая флакон в карман.

— Думаете, там что-то спрятано? Эти знаки кажутся мне намеренными.

— Спрятано? Что, например? — повернулся он ко мне.

— Я не знаю. Что-нибудь дорогое.

— Ты сокровища имеешь в виду? — Глаза его блеснули.

Я пожала плечами, сама тут же усомнившись в своих словах:

— Может быть.

— Возможно, — начал он, — это простая чернильная капля, случайно упавшая на лист, когда писали эту бумагу.

Больше у нас не было времени обсуждать найденное мною. Беранже нужно было готовиться к мессе, а мне надо было идти, чтобы продолжить прерванные дела. Но все последующие часы я могла думать только об этом маленьком флакончике с бумажкой и ни о чем больше. Должно быть, какой-то из прежних священников сотворил это послание, потому что ни один взрослый человек в нашей деревне не мог толком ни читать, ни писать, особенно по-латыни. Они получали все новости на мессе, либо в таверне, либо соседка передавала соседке. Они не могли читать книг, потому что большинство не умели читать, так же обстояли дела с их дедушками и бабушками. Тем более бумага была написана не просто на латыни, а это была цитата из Библии. Кто еще, кроме священника, будет цитировать Библию? Я пришла к выводу, что именно так все оно и было. Но что именно он спрятал под плитой? Может, там содержится какое-нибудь страшное послание от Иова?

Разговор за ужином в этот вечер был напряженным, и весь вечер был заполнен разговорами моей матери. Беранже и я не могли вернуться к обсуждению найденного мною. Я все поглядывала в его сторону, надеясь поймать его взгляд, но, даже поймав, я ничего не могла разглядеть, столь он был непроницаем. Но вскоре он посмотрел на меня очень пристально. Я не могла понять причину и подумала, что может быть он злится на меня, но не могла сообразить за что.

Мать стала злиться, что никто не обращает на нее должного внимания и никто с ней не разговаривает, бросила ложку на стол и забрюзжала на меня:

— Ну, хватит кокетничать, Мари, ты смущаешь нас обоих.

Когда я завершила все свои дела после ужина, я всем сказала, что должна еще сделать кое-что у священника, и понеслась по пятам за Беранже.

— Это был священник, — заявила я прямо с порога.

Но его не интересовало мое предположение.

— Послушай, Мари, ты ведь никому не говорила о том письме, которое я получил в прошлом году?

— Нет, — выпалила я, удивленная его вопросом.

— Ни Мишель, ни даже своей матери?

— Да нет же, нет! — заверила я его. — Ни одной живой душе, святой отец, как вы и просили.

— Спасибо тебе, Господи! — громко выдохнул он.

— За что? — спросила я.

Он стал мне рассказывать:

— Ты, наверное, уже догадалась, Мари, о нашем благодетеле, который дает нам деньги на реконструкцию церкви?

— Ну, — уклончиво ответила я, — у меня есть подозрения.

— Это тот человек, который восстановил меня в должности местного священника. Я перед ним в долгу.

И он рассказал мне следующую историю.

Однажды ночью к нему в приход пришел человек и принес письмо от высокопоставленной персоны. В письме для него была инструкция, следуя которой он должен был открыть счет в обычном банке в Перпиньяне. Он переведет туда три тысячи франков для Беранже в течение недели. Так же его информировали о том, что эти деньги он должен потратить на восстановление Ренн-ле-Шато. Он хотел, чтобы Беранже время от времени информировал его о том, как движется восстановление, и чтобы он сообщил, если он найдет там что-то неординарное.

На следующий же день Беранже сел на поезд до Перпиньяна, открыл счет и вернулся в Нарбонн ожидать следующих вестей. Как и было обещано, через несколько дней он получил письмо из Карказона, сообщающее, что его услуги снова понадобились в Ренн-ле-Шато.

— Очевидно, этот человек имеет большое влияние на Церковь, Мари. Должно быть, он действительно силен.

— Да, — согласилась я, изумляясь, — а про этот флакон и письмо? Вы думаете, он про них знает?

— Я не уверен, но я обещал сказать ему, если что-то найду.

— Конечно, — сказала я хмуро. Мне не хотелось приостанавливать наше расследование, тем более раскрывать его перед странным, незнакомым человеком. Мне хотелось написать новое письмо и послать ему во флаконе, а самой отодвинуть камень и посмотреть, что же там на самом деле спрятано.

Беранже, увидев мой настрой, добавил:

— Было бы здорово, Мари, если бы ты помогла мне написать письмо.

Итак, мы провели несколько часов вместе, размышляя, как лучше написать о произошедшем. В кабинете Беранже было очень мило и уютно. У него был большой дубовый письменный стол, маленькая настольная лампа, два стула, таких же массивных и великолепных, как и стол, а над столом в терракотовой раме висело распятие. Беранже продиктовал первые несколько строчек и снова стал переспрашивать меня:

— Скажи, Мари, как это действительно произошло?

Я снова начала пересказывать ему, и тут он меня прервал:

— А почему бы просто не написать все это так же подробно, как ты рассказываешь. Ведь ты же там была?

Он следил за моей рукой, которая проворно бегала по бумаге, а теперь остановилась, чтобы обмакнуть перо в чернила. Я писала подробнейший отчет, все так, как просил Беранже, себя я называла его домохозяйкой.

— Как хорошо ты пишешь, Мари! — сказал вдруг Беранже, сильно удивившись. Я подняла голову и взглянула на него. Он смотрел на меня так странно, что я почувствовала, что краснею до самых ушей, и снова опустила голову над письмом.

— Где ты научилась так красиво писать? — спросил он. — Мои ученики в семинарии, и те не писали так красиво, как ты, даже наполовину.

— Это все из-за книг, наверное, — предположила я. — Я много читаю. Мне это нравится.

Он почтительно кивнул, и я закончила отчет, более не останавливаясь. Когда я поставила точку, он взял бумагу из моих рук и прочитал.

— Здорово, — похвалил он, — только давай добавим еще строчечку, например: «Я буду ждать Ваших дальнейших инструкций, уважаемый. Ваш священнослужитель, Беранже Сонье».

Я выполнила его просьбу и подала ему бумагу, чтобы он ее подписал.

— Интересно, что он будет делать? — спросила я и тут же добавила: — Как вы думаете, он попросит нас отодвинуть камень?

— Понятия не имею, — сказал Беранже, потом помолчал, размышляя о чем-то, и добавил: — Мы должны ждать его указаний!

Итак, мы ждали! О-о, это было время бесконечных ожиданий. Я ежедневно подходила к этому