Дамбо закивал, как будто соглашаясь, но с места не тронулся. Я положила руки ему на плечи и постаралась поймать его взгляд – глаза у него бегали, как у куклы-неваляшки.

– Иди, Дамбо. Ты меня понял? Давай.

Он дернул головой, как человечек – дозатор конфет, и неуверенной походкой заковылял прочь из номера. Меньше всего ему хотелось дежурить. Но мы все уже давно вышли на этот рубеж, когда надо делать то, чего не хочется.

– Почему ты не выстрелила ему в голову? – прорычал у меня за спиной Бен. – Почему в колено?

– «Поэтическое правосудие», – пробормотала я.

Я присела на кровать возле Эвана. Было видно, как у него под веками бегают зрачки. Он уже был мертв. Я с ним попрощалась. И вот теперь, оказывается, он жив, а я не могу сказать ему: «Привет!»

«Эван, мы всего в четырех милях от „Приюта“. Почему тебя так долго не было?»

– Мы не можем здесь оставаться, – категорично заявил Бен. – Посылать вперед Рингер было неправильно. Я знал, что группу нельзя разделять. Утром уходим.

– И как мы пойдем? – спросила я. – Ты ранен. Эван…

– Дело не в нем, – оборвал меня Бен. – Хотя догадываюсь, что́ для тебя он…

– Пэриш, благодаря ему ты жив и можешь тут ныть.

– Я не ною.

– Нет, ноешь. Ты ноешь, как школьница, которая не выиграла на конкурсе красоты.

Тут Сэмми рассмеялся. Не думаю, что слышала его смех после смерти нашей мамы. Я вздрогнула, это было так неожиданно, все равно что наткнуться на озеро посреди пустыни.

– Кэсси назвала тебя нытиком, – проинформировал Бена Сэм на случай, если тот не понял.

Зомби пропустил его слова мимо ушей.

– Мы сидели в этом отеле и ждали его, а теперь застряли тут из-за него же. Делай что хочешь, Салливан. Утром я ухожу.

– Я тоже! – вставил Сэм.

Бен встал, минуту постоял, облокотившись на спинку кровати, чтобы восстановить дыхание, и пошел к двери. Сэм хвостиком за ним. Я не стала их останавливать. Какой смысл? Бен приоткрыл дверь и тихо предупредил Дамбо, чтобы тот не стрелял, – он выходит, чтобы помочь. А мы с Эваном остались в номере одни.

Я села на кровать, которую освободил Бен. Она была еще теплой. Я взяла мишку Сэмми и усадила его к себе на колени.

– Ты слышишь меня? – спросила я, не мишку, конечно, а Эвана. – Хм, теперь, думаю, мы квиты? Ты прострелил мне колено, я прострелила тебе колено. Ты видел меня голой, я видела твой голый зад. Ты молился за меня, я…

Комната поплыла у меня перед глазами. Я ударила Эвана мишкой в грудь.

– Что это за куртка на тебе? «Пинхедс»[9]– этим все сказано. Прямо в точку. – Я снова стукнула его мишкой. – Пинхед. – Снова стукнула. – Пинхед. – Еще раз. – А теперь ты собрался бросить меня? Да?

Его губы дрогнули, и я услышала:

– Поденка.

Слово прозвучало тихо, как выдох.

Он открыл глаза. Я вспомнила: они теплые, как горячий шоколад, – и что-то внутри меня оборвалось. Почему, когда он был рядом, у меня слабели колени? Отчего он так на меня действовал? Это была не я. Зачем я позволяла ему целовать меня, обнимать и вообще заботиться обо мне, словно я какой-нибудь несчастный потерявшийся щенок с другой планеты? Кем он был? Из какой искаженной реальности он переместился в мою искаженную реальность? Ничего не складывалось. Просто не имело смысла. Влюбиться в меня для него было все равно что влюбиться в таракана. Но что означает моя реакция? Как это назвать?

– Если ты не умрешь, я пошлю тебя к черту.

– Я не умираю, Кэсси.

Веки его подрагивали, лицо покрывала испарина, голос звучал прерывисто.

– Отлично, тогда иди к черту. Ты бросил меня, Эван. В темноте. Взял и бросил. А теперь ты выбиваешь у меня землю из-под ног. Ты мог всех нас убить. Ты бросил меня, когда…

– Я вернулся.

Он протянул ко мне руку.

– Не дотрагивайся до меня.

Больше никаких фокусов по размягчению мозгов.

– Я сдержал слово, – прошептал он.

Ну и что я могла ему на это ответить? Вначале мое обещание привело меня к нему. Я снова поразилась тому, как странно все складывалось: он оказывался на моем месте, и наоборот. Его обещание – и мое обещание. Моя пуля – и его пуля. Дошло до того, что мы раздевали друг друга догола, потому что не было другого выхода. Цепляться за скромность в эпоху иных – все равно что приносить в жертву козла и ждать дождя.

– Ты чуть пулю в лоб не получил, придурок, – сказала я. – Тебе не приходило в голову просто крикнуть на лестнице: «Эй, это я! Не стреляйте!»?

Эван покачал головой:

– Слишком рискованно.

– О да. Гораздо безопаснее подставить башку под выстрел. Где Чашка? Где Кекс?

Он снова потряс головой с явным недоумением:

– Кто?

– Маленькая девочка убежала по шоссе. Большой мальчишка отправился за ней. Ты наверняка их видел.

Теперь он кивнул:

– На север.

– Да, я знаю, в каком направлении они пошли…

– Не ходите за ними.

Я напряглась:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Это небезопасно.

– Сейчас везде небезопасно, Эван.

У него закатились глаза. Он терял сознание.

– Там Грейс.

– Что ты сказал? Грейс? Ты имеешь в виду гимн?[10]Что значат твои слова?

– Грейс, – еле слышно повторил Эван и отключился.

Я оставалась с ним до рассвета. Сидела рядом, так же как и он караулил мой покой в старом фермерском доме. Эван принес меня туда против моего желания, а потом по моей воле оказался в этом отеле. Может, это означало, что мы вроде как принадлежим друг другу. Или нас связывает чувство долга. Ни один долг не может быть полностью, по-настоящему оплачен, во всяком случае тот, который действительно важен.

«Ты спасла меня», – говорил мне Эван.

Тогда я не поняла смысла его слов. Это было до того, как он рассказал мне правду о себе. После этого я решила, что избавила его от участия в геноциде, от массового убийства людей. Теперь я начала думать, что спасла его не от чего-то, а для чего-то. Фокус был в том, что я не знала конечной цели, и это пугало меня до смерти.

Эван стонал во сне, цеплялся пальцами за одеяла. Он бредил.